Для многих людей смертельно опасный диагноз становится доказательством бессмысленности и несправедливости мира. Но не для научного журналиста Филипа Болла. В прошлом году в книге «Как устроена жизнь» он, пропустив философию через призму биологии, показал, как из хаоса безжизненных атомов возникает живой организм, способный чувствовать и осознавать себя. А в этом году вселенная с присущей ей иронией дала автору возможность проверить эти идеи на себе. У Болла обнаружили рак простаты в агрессивной форме, когда опухоль растет стремительно, есть высокий риск метастазов и требуется срочное хирургическое вмешательство. Как рак помог ему увидеть ценность жизни и углубить понимание ее смысла, Филип рассказал в своей истории, которую мы решили пересказать.

«Жизнь — не распаковка конверта с инструкциями»

Пока мне не сделали томографию и не было понятно, распространился ли рак на другие органы (спойлер: не распространился), я особенно остро ощущал конечность жизни. 

Дни ожидания, наполненные золотистым сиянием уходящего лета, казались невероятно насыщенными. И, к своему удивлению, я осознал: когда жизнь, казалось, ускользала из рук, я острее чем когда-либо почувствовал, какое это чудо. И дело не просто в том, что мы начинаем больше ценить то, что рискуем потерять. Ощутить чудо жизни во всей полноте помог мне именно рак. Чтобы понять, как это произошло, надо начать с основы жизни — ДНК. 

Молекулу дезоксирибонуклеиновой кислоты, которая является носителем генетической информации, определяющей развитие, функционирование, рост и размножение всех известных живых организмов, часто представляют как «программу» или «план» работы организма. Эта метафора настолько прочно вошла в массовое сознание, что кажется научной истиной, хотя наука уже от нее отказалась.

Современные биологические исследования показывают: жизнь — это не распаковка конверта с четкими инструкциями, следование которым дает запрограммированный результат, а процесс создания гибких правил и механизмов, принимающий самые разные формы. 

На старте вся наша жизнь сосредоточена в одной единственной клетке — оплодотворенной яйцеклетке зиготе. Неутомимо тиражируя себя, она создает сначала несколько, потом сотни, потом миллионы клеток. К моменту рождения человека их число достигает триллиона. 

Сейчас во мне примерно 28–36 триллионов клеток. Они разделены на группы, выполняющие разные функции: есть нервные клетки нейроны; есть меланоциты, которые синтезируют меланин, отвечающий за цвет кожи; есть ганглиозные клетки, передающие зрительную информацию от сетчатки к головному мозгу; есть эритроциты, которые переносят кислород в крови; есть миоциты, благодаря которым мои мышцы могут сокращаться. При всем своем разнообразии эти клетки несут в себе идентичную ДНК — тот самый набор генов, который достался им от первоначальной зиготы. 

Различия между клетками возникают благодаря тому, что у них подавлены и активированы разные гены из этого общего набора. Когда ген активен, ферменты считывают закодированную в нем информацию и создают на ее основе молекулу РНК, которая служит матрицей для синтеза белка — строительного материал организма. 

Регуляция генов — один из самых сложных и загадочных процессов, определяющих, как функционирует жизнь. У генов нет простых механизмов включения и выключения, как у транзисторов в цифровой схеме. Сложность человеческого организма объясняется не количеством генов — их у нас всего около 19 000, лишь примерно вдвое больше, чем у банана, — а запутанной и изощренной коммуникацией между участниками процесса генной регуляции. 

Почему один ген активируется, а другой подавляется, зависит от огромного количества случайных факторов и совместных решений, принимаемых целыми корпорациями молекул, в которых порой царит такой кавардак, что непонятно, кто с кем вообще взаимодействует. 

Например, долгое время в молекулярной биологии считалось, что белки соединяются в структуры только в том случае, если подходят друг к другу — как ключ к замку. Ведь как иначе можно поддерживать порядок в клеточном хаосе? Но оказалось, что многие белки не просто неразборчивы в связях, но даже не снабжены «инструментами» для точного распознавания подходящих контактов. Молекулярные цепи, из которых они состоят, имеют много свободных сегментов, к которым может «прилипнуть» первый встречный.  

В такой «расхлябанности» кроется глубокая логика, которая обеспечивает нашим клеткам универсальность и адаптивность, способность адекватно реагировать друг на друга и на сюрпризы, которые подкидывает нам жизнь. Один геном, с прописанной в нем четкой программой действий на все случаи жизни, был бы слишком ненадежным решением для многоклеточных существ, живущих в разнообразных и непредсказуемых условиях. Поэтому у таких сложных организмов, как мы, контроль децентрализован и распределен по многим уровням. Это не просто повышает нашу «живучесть». Благодаря этому мы вообще можем существовать. 

Однако у такой «либеральной» модели управления есть оборотная сторона. На каждой развилке биологические процессы запросто могут свернуть в направлении, которое кажется логичным на одном уровне, но опасно для организма в целом. Скажем, белки могут спутываться и слипаться, образуя бляшки и клубки, что вызывает дегенерацию нейронов при болезни Альцгеймера. 

«Наша жизнь — генератор смысла»  

Когда смотришь на устройство жизни в таком ракурсе, возникает важный вопрос: если мы не машины, созданные генами для увековечивания своего существования, и если геном — не четкая инструкция, а лишь палитра возможностей, что же движет жизненным процессом? 

Зачем тогда неодушевленная материя — те же атомы и молекулы, из которых состоят камни, воздух и звезды — самоорганизуется в нечто мыслящее, чувствующее и осознающее себя?  

Иногда вопрос кажется слишком необъятным, потому что мы сами размываем его границы. Рак помог мне подкрутить резкость. 

Появление раковых клеток — одно из закономерных следствий свободы клеточного выбора. К зрелому возрасту такие атипичные клетки, с измененными функциями, структурой или формой, есть у многих, но это не обязательно приводит к болезни. Это просто такой же естественный атрибут старения как морщины на коже или седина на висках. Ни один организм, состоящий из множества клеток, которые постоянно делятся и регулируют этот процесс сами, не застрахован от подобного риска.

Как ДНК — не «программа» работы клеток, так и рак — это не просто сбой в клеточных процессах. Раковые клетки — не зловредные изгои, а удивительно коммуникабельные существа. Они тоже самоорганизуются, объединяясь с себе подобными в многоуровневые сообщества, которые используют ресурсы организма в своих интересах: формируют сосудистые сети для своего питания, подавляют иммунный ответ и даже «договариваются» с другими клетками, чтобы те работали на них. Например, стимулируют клетки соединительной ткани фибробласты выделять вещества, необходимые для роста опухоли. 

Рак — это не оргия бесконтрольного деления, а такая же упорядоченная система, как и мы сами, своего рода альтернативная форма жизни. Это не красивая метафора, а факт, осознание которого уже позволяет спасать жизни. 

Как только медицина признала, что рак — это один из естественных вариантов существования клеток, началось развитие новых эволюционных стратегий лечения, которые во многих случаях оказались эффективнее, чем стремление уничтожить эту чуждую жизнь с помощью хирургии, радиации или химиотерапии. 

Один из таких подходов — дифференцировочная терапия, которая пытается «перевоспитать» раковые клетки, то есть сделать их вновь нормальными. Есть иммунотерапия, которая помогает усилить способность нашей иммунной системы самостоятельно справляться с раковыми клетками. 

На примере рака понятно: возможно, главное, что отличает живой организм от неживой материи, — это агентность, то есть способность действовать и менять окружающую среду в своих интересах. Организмы не просто возникают по каким-то внешним причинам, как ураганы или извержения вулканов, они целенаправленно преобразуют мир под себя. И в процессе этого преобразования придают миру смысл. 

Организм постоянно реагирует на то, что может быть для него полезно, и игнорирует все остальное. Именно через это различение важного и неважного, через активное взаимодействие со средой и создается смысл  — не как что-то мистическое, а как естественное свойство живых систем.  

Физик Стивен Вайнберг как-то сказал, что чем больше мы понимаем Вселенную, тем более бессмысленной она кажется. Ошибочность этой идеи в том, что смысл — это не объективная данность, разлитая в космосе, а прибавочная стоимость, производимая живыми существами. 

Наша жизнь — генератор смысла. Мы не просто скопление атомов. В отличие от куска камня, хранящего в себе атомы, которые сформировали его кристаллическую решетку еще до появления динозавров, мы — материя в потоке. Атомы внутри нас постоянно взаимодействуют с атомами извне и почти полностью заменяются каждые несколько лет. Что же в нас остается устойчивым на протяжении жизни? Смысл, который мы придаем миру вокруг, передаем окружающим и воспринимаем от них в непосредственном общении и через потоки информации — даже сквозь века. Когда я растроган до слез прелюдией Баха, на меня действует не какая-то таинственная сила акустических вибраций, а смысл, который Бах закодировал в этих звуках.

И пока у меня еще есть время, чтобы воспринимать и генерировать смысл, я испытываю огромную благодарность за эту возможность, которую мой покойный друг невролог Оливер Сакс называл исключительной привилегией и захватывающим приключением.