Десятки и сотни тысяч людей на улицах, масштабные акции протеста и солидарности, гимн которых — «Перемен» Виктора Цоя. Белорусы не просто ждут перемен, они их требуют. Но получают в ответ насилие и обвинения в предательстве и подрыве стабильности. Больше всего в этой ситуации поражает ее типичность. Меняются страны, времена, государственные системы, политические лозунги. Но всегда и везде есть люди, готовые рискнуть своей главной биологической ценностью (жизнью и здоровьем) ради перемен. И есть силы, готовые сопротивляться переменам. Кажется, мы наблюдаем не просто соперничество сторонников разных политических идеологий и даже не конфликт менталитетов, а эволюционную борьбу двух разных типов мозга. 

Сторонников и противников перемен обычно обозначают как либералов и консерваторов. Первые хотят изменить сложившийся порядок вещей. Вторые — его законсервировать. Тому и другому соответствует определенный набор политических взглядов. Но исследования показывают, что на самом деле различия гораздо глубже. Либералы и консерваторы не просто придерживаются разных политических взглядов. Они по-разному переживают одни и те же ситуации, по-разному решают одни и те же проблемы, по-разному реагируют на одни и те же стимулы. И даже больше. У них по-разному работает мозг, а некоторые его структуры даже различаются по размеру. С нейробиологической точки зрения, либерал и консерватор — это две устойчивые модели работы мозга. Если в ходе эволюции закрепляется какое-то свойство, значит, его преимущества перевешивают недостатки. Но почему у нас параллельно существуют сразу две модели? Какие эволюционные преимущества дает каждая из них. И какая из двух более эффективна? 

Страх и бдительность

Страх — это нейробиологический синоним консерватизма. Консерваторы острее реагируют на опасность. Хорошо это или плохо? Как видно по тестам на реакцию, все зависит от ситуации. То, что люди консервативных убеждений быстрее фокусируют взгляд на злых лицах, может спасти им жизнь во враждебном окружении. Но, кроме того, они чаще реагируют на изображения людей с нейтральным выражением лица как на угрозу — это может создавать проблемы. За реакцию на пугающие стимулы отвечает парный орган лимбической системы — миндалевидное тело (амигдала). У консерваторов выше активность и больше серого вещества в правой миндалине, связанной с социальным взаимодействием. Возбуждение миндалины обычно влечет за собой торможение отделов мозга, отвечающих за саморефлексию. Означает ли это, что в момент стресса консерваторам труднее рационально мыслить? Точных данных нет. Во всяком случае, они определенно не страдают от хронического стресса больше либералов. 

Как ни странно, субъективно консерваторы даже больше довольны жизнью. Как считают социальные психологи Джон Йост и Хайме Напье, секрет в том, что их устраивает существующий порядок вещей. Их общая тревожность объясняется стратегией адаптации: максимально быстро распознать угрозу, чтобы избежать неприятностей. Либералы настроены на лучшее, а консерваторы готовятся противостоять худшему. 

Разделение на своих и чужих

Две главные переменные политического мозга — группа и территория. В течение примерно двух миллионов лет эволюции для мозга существовали только две политические партии: «свои» и «чужие». Неудивительно, что при столкновении с «чужим» он вне зависимости от наших политических взглядов ведет себя как закоснелый ретроград. Если показать любому человеку серию фотографий со скоростью работы амигдалы (300 кадров в секунду), в момент демонстрации лиц с другим цветом кожи сканер зафиксирует всплески активности, аналогичные реакции на угрозу. 

Либералы и консерваторы делят мир на своих и чужих. Но консерваторы делают это более эмоционально. Исследователи обнаружили, что у них увеличена левая островковая доля — участок мозга, связанный с реакцией отвращения. Брезгливость — это часть так называемой поведенческой иммунной системы: психологического механизма, который когда-то помогал нашим предкам избегать смертельных болезней. Подозрительность к чужакам — это наследие тех времен, когда любой незнакомец был потенциальным переносчиком опасных патогенов. Нынешняя пандемия оживила эти древние страхи. 

А вот у либералов оказалось больше серого вещества в передней поясной коре, которая регулирует гибкость мышления, обрабатывая новую и противоречивую информацию. Она же связана с восприятием чужих эмоций и формированием эмпатии. Возможно, поэтому незнакомец для них — это скорее олицетворение новых возможностей, чем сигнал опасности. 

Различиями в работе мозга может объясняться и разница в восприятии «своей территории». До сих пор наш мозг заточен под первобытные условия жизни — в компактных группах на обжитом клочке земли посреди бескрайнего и опасного мира. Сейчас «своя территория» — это уже не земля в буквальном смысле слова, а привычное культурное пространство, но дилемма перед нами все та же. Нейробиолог Бо Лотто в книге «Преломление. Наука видеть иначе» формулирует ее так: остаться на своей территории или рискнуть и проверить, что находится за холмом. Вероятно, либералы — это потомки тех, кто осмелился взобраться на холм. Что эффективнее? Однозначного ответа нет. Но поскольку мир становится все мобильнее, стремление оказаться в авангарде новых тенденций кажется более дальновидным. 

Готовность менять свои взгляды 

Плохая новость для либералов и консерваторов. Мы одинаково не готовы менять свои политические убеждения. Нейробиологи выяснили, что мозг по-разному реагирует на политические и неполитические вопросы. Люди могут согласиться с тем, что Эйнштейн не такой уж великий физик или что сон не важен для полноценного отдыха. Но как только речь заходит о политике, любые аргументы бессильны. Причина в том, что информацию об иммиграции, абортах, однополых браках, смертной казни или терроризме обрабатывают эволюционно более древние подкорковые структуры мозга — и у либералов, и у консерваторов. Положение не спасает даже высокий уровень образования. 

В книге «Праведные умы» социальный психолог Джонатан Хайдт пишет, что в споре о политике даже самые образованные люди могут уподобляться религиозным фанатикам. Разница лишь в том, что малообразованный человек просто отвергает аргумент, который ему не нравится. А интеллектуал тратит все силы на оправдание своих убеждений. Гиперчувствительность к политическим вопросам — тоже привет из эволюционного прошлого. Любая идеология — это набор мифов, которые дают нам ощущение принадлежности к группе, а значит — чувство безопасности. Защита своей картины мира — это не только источник положительных эмоций. Попытка разрушить наши мифы — это риск остаться один на один с непредсказуемым миром. В такой ситуации либералы, как и консерваторы, занимают оборонительную позицию. Но из-за повышенной активности амигдалы консерваторы могут реагировать более импульсивно. 

Насилие и эмпатия

Склонность к насилию не зависит от принадлежности к консервативному или либеральному лагерю. Если оставить в стороне клинические случаи садизма, уровень насилия определяется не политическими убеждениями, а более глубинными психологическими и физиологическими факторами. Например, по шкале «жесткости» и «мягкости», разработанной британско-немецким психологом Гансом Айзенком, крайне левые и крайне правые одинаково близки к полюсу насилия. Но не как сторонники или противники перемен, а как люди с радикальной психологической установкой. 

Главный тормоз насилия — эмпатия. Многие исследования показывают, что у либералов она развита лучше. Но тут есть один важный нюанс. Либералы с готовностью проявляют сочувствие к представителям меньшинств и дискриминируемых групп, а консерваторы более склонны испытывать эмпатию к «своим». Причина, скорее, не в недостатке эмпатии, а в сильной привязанности к своей группе. Это продемонстрировал Мартин Лютер Кинг, когда привлек на сторону правозащитного движения «молчаливое большинство», показав мирными протестами, что среди афроамериканцев много добропорядочных граждан, с которыми вполне может себя отождествлять даже умеренный белый консерватор. 

Побеждают либералы — выигрывают консерваторы 

Очевидных победителей в этом состязании нет. Почему же историк Стивен Протеро пишет, что либералы побеждают, даже когда проигрывают выборы? По двум причинам. 

Первую установили шведские социологи. Сможет ли идея воплотиться в реальные изменения, зависит от того, насколько в ней сбалансированы риск и справедливость. Справедливость и потенциальный вред — это концепции, которые нейробиологически одинаково близки как либералам, так и консерваторам. Каждая попытка реализовать либеральную идею, даже если она терпит крах, приближает тот момент, когда она покажется консерваторам достаточно разумной и не такой уж опасной. Это относится и к отмене смертной казни, и к искоренению расовой нетерпимости, и к политическим свободам. В конце концов, «традиционные ценности», которые нынешние консерваторы защищают от либералов, когда-то тоже были либеральными идеями. 

Вторая причина — фундаментальная. Консерватизм эффективен как инструмент адаптации к существующим условиям. Но человек развился как вид не только путем приспособления, а еще и благодаря тому, что менял окружающую среду под себя. В конечном счете консерваторы и либералы по-своему продвигают эволюцию.

Быть либералом или консерватором, хотеть перемен или порядка — это не то, что работает одинаково в любых обстоятельствах. Среда воздействует на мозг и меняет его, в том числе анатомически. Например, тренинги по состраданию способны влиять на активность передней поясной коры — той самой зоны, которая связана с эмпатией и пониманием чужих эмоций. Консервативный мозг может стать более либеральным — и тот, кого все устраивало, вдруг захочет перемен, и наоборот. А это значит, что люди все же способны понять взгляды, которые казались им чуждыми.