Найти «своего» психотерапевта — большая удача. Кому-то везет, а многие так и не могут встретить подходящего специалиста. У нового исследовательского проекта MentalTech амбициозная цель — превратить поиск терапевта и метода терапии из лотереи в систему, используя искусственный интеллект, нейроинтерфейсы и анализ больших данных. О том, какие технологии помогут сделать выбор психотерапевта точной наукой и когда ждать первых результатов, Reminder поговорил с основательницей проекта, психологом Марией Даниной.
— В последнее время появляется все больше новых разработок на стыке технологий и психологии: от чат-ботов с доказательной базой типа Woebot до приложений для анализа психоэмоционального состояния, таких как Moodfit. Что нового предлагает ваш проект?
— Наша задача намного шире. Мы хотим перевести традиционные психологические практики в технологические продукты, сделать их более объективными и измеримыми. По сути, оцифровать психотерапию — зафиксировать и измерить в ней все, что можно: от анализа сессий до мониторинга состояния клиента. И в итоге предложить не просто новый продукт, а новую методологию психотерапии, которая впервые объединит индивидуальный подход с научными данными. Этого сейчас традиционная практика предложить не может.
На пути к этой цели мы занимаемся множеством разных вещей: исследуем нейроинтерфейсы в работе психотерапевта, искусственный интеллект для помощи специалистам в работе. И ботов для самопомощи тоже разрабатываем.
— Кажется, сейчас уже довольно много терапевтических подходов, которые считаются подходящими для конкретных проблем. Скажем, когнитивно-поведенческая терапия лучше работает в случае тревожности или заниженной самооценки, а экзистенциальный подход — при кризисах идентичности. Что вы хотите в них привнести?
— Как практика психотерапия действительно довольно разнообразна — в ней множество подходов, теоретических школ, инструментов. Но нет понимания, почему для одних эти инструменты работают так, а для других — совсем иначе. Например, протокольная терапия: там вроде бы все четко прописано, есть детальные инструкции для лечения, основанные на исследованиях. Но те же исследования показывают: сама по себе она не особо эффективна. Чтобы она заработала, нужны хорошие отношения с терапевтом и исследование динамики этих отношений в ходе терапии. Во многом поэтому представители когнитивно-поведенческой терапии часто со временем начинают обращаться к психодинамическим подходам — они ищут дополнительный инструментарий для усиления своей работы.
Это как история с психологическими чат-ботами. Они, скорее, имитируют терапию по форме.
У них нет критически важных компетенций терапевта: умения выстраивать и удерживать логику диалога, анализировать связи между элементами проблемы, строить и проверять гипотезы, долго помнить контекст, конфронтировать с неэффективным поведением клиента. Бот не вовлекает пользователя в процесс настолько, чтобы построить отношения. А терапевтические отношения — вещь неуловимая и сложная. Тут много факторов: стиль работы терапевта, особенности личности клиента, их культурная совместимость. Но у нас пока нет инструментов, чтобы проверить, как они работают объективно. Пока мы можем опираться только на впечатления клиента, терапевта и максимум супервизора. Мы хотим разработать исследовательские инструменты, которые помогут извлечь из этой массы объективные метрики эффективности. Нам нужно понять, что именно в терапии работает и за счет чего. Только тогда мы сможем создавать по-настоящему персонализированные инструменты для решения конкретных проблем.
— Насколько я знаю, вы уже использовали технологии обработки больших данных для исследования депрессии. Это как-то связано с новым проектом?
— Это был проект по диагностике, реализованный совместно с Институтом системного анализа РАН. Лаборатория MentalTech создана всего несколько месяцев назад, но многие наши проекты берут начало из Психологического института Российской академии образования, в котором я работала с 2004 по середину 2022 года. Одним из наших проектов была разработка алгоритмов, которые помогают определить депрессию и личностные черты по поведению пользователей в соцсетях. Мы привлекли больше 1 200 пользователей сети «ВКонтакте», анализировали разные параметры: количество друзей, подписок, лайков, постов, фото, и так далее. Тогда мы использовали для анализа машинное обучение. Сейчас появились развитые большие языковые модели, которые могут также помочь проанализировать не только текст, но и его тон, структуру, контекст, интонацию. Возможностей стало намного больше, произошла демократизация методов исследования.
— Как конкретно ИИ помогает изучать эффективность терапии?
— Большие языковые модели способны анализировать записи терапевтических сессий и категоризировать их элементы, устанавливать связи. При этом без участия человека и довольно быстро. Для проверки метрик нужно собирать информацию о тысячах сессий, чтобы выявить универсальные закономерности: какие стили терапии эффективны для разных типов клиентов, какие методы работают лучше. Все это стало много проще и быстрее делать благодаря новым инструментам.
— Сейчас есть интересный тренд на развитие прецизионной терапии с использованием показателей мозговой активности. Скажем, недавно вышло исследование, в котором с помощью фМРТ выявили шесть биотипов депрессии и попытались подобрать оптимальное лечение для каждого из них. Вы задействуете подобные инструменты?
— У нас несколько направлений исследований. Одно из них — анализ мозговой активности у клиентов в процессе психотерапии. Это довольно новый тренд. В мире таких работ пока очень мало из-за сложности технологий. Но благодаря тому, что появились носимые устройства — «сухие» энцефалографы, которые не требует использования специальных гелей или растворов для крепления электродов, — такой формат стал более доступным для изучения.
Мы будем собирать протоколы терапевтических сессий и обрабатывать их с помощью больших языковых моделей, которые позволяют разбирать их содержание на составляющие. И параллельно смотреть, как это коррелирует с изменением состояния мозга. Для этого отслеживается мозговая активность клиента во время сессии. Она показывает, находится ли человек в процессе активной эмоциональной переработки опыта, сфокусирован ли на задаче, приближается ли к инсайту, просто переживает эмоции или устал. Все эти признаки видны на энцефалограмме. Например, мы видим, когда клиент переходит из состояния фрустрации к активному осмыслению проблемы.
— Может, «сухой» энцефалограф станет для психотерапевта своего рода бортовым компьютером — прибором, помогающим корректировать подход к терапии в реальном времени, основываясь на показателях мозговой активности клиента?
— На самом деле это довольно проблематично. Тут можно провести аналогию с использованием виртуальной реальности в терапии. Это и правда эффективно в работе с ПТСР, расстройствами пищевого поведения, в межличностных тренингах. Но главный барьер — низкий уровень проникновения технологий в повседневную жизнь. Если можно достичь аналогичного эффекта без сложного оборудования, люди всегда выберут более простой способ.
Нейроинтерфейсы действительно помогают определять текущее состояние, например показывают, находится ли человек в состоянии активной эмоциональной переработки опыта или он сфокусирован на какой-то задаче, утомлен или заинтересован. То же самое способен определить и опытный специалист по внешним проявлениям клиента. Не думаю, что сейчас измерения в процессе терапии будут активно использоваться, потому что они очень сильно отвлекают внимание от собственно основного диалога. Пока что это исследовательская аппаратура, а не терапевтический инструмент. Но мы работаем над тем, чтобы придумать методологию.
— Как вы выбираете терапевтов для участия в проекте? Учитываете их успешность?
— Нам важно собрать данные по всему спектру психотерапевтических практик. Мы не отбираем терапевтов по каким-то особым критериям, потому что стремимся выявить универсальные факторы эффективности, не зависящие от метода или стиля. Нам нужны и «успешные», и «неуспешные» сессии — они помогают понять, что работает, а что нет.
— А для клиентов как это организовано?
— Пока что мы работаем на «собственных мощностях» — предлагаем людям бесплатную терапию в обмен на участие в исследовании. В будущем для масштабирования исследований мы рассматриваем два пути: либо разработаем специальную платформу для консультаций и сбора данных, либо создадим сеть специалистов, которые будут брать одного бесплатного клиента для научных целей.
— Что это даст терапевтам, которые решат участвовать в проекте? Они смогут в итоге использовать ваши алгоритмы в работе?
— Благодаря собранным данным мы сможем увидеть, какие стили терапевтической работы более эффективны для конкретных типов клиентов. Например, человек с определенным набором характеристик приходит к терапевту с определенным стилем консультирования и у него гораздо выше вовлеченность. И, как следствие, на него эффективнее действуют конкретные методы. Или у терапевта с другим стилем такой же человек ведет себя более отстраненно и эффект терапии слабее.
Для конкретного терапевта это будет система обратной связи — он сможет увидеть, как алгоритм оценивает его сессии. Искусственный интеллект сможет анализировать речь пациента, давать рекомендации по направлению работы, подсказывать, какие интервенции стоит применить в будущем, какие вопросы задать. Это своего рода ко-пилот, сопровождающий процесс терапии.
А для терапевтического сообщества в целом будут подсвечены неэффективные практики. Например, мы можем увидеть, что регулярное использование какого-то метода не дает никакого прироста эффективности. Значит, от этого метода можно отказаться.
— А для пациента? Скажем, человек с проблемой тревожности обращается к терапевту — как в его случае может выглядеть применение такого алгоритма?
— Для клиента это будет выглядеть как «калибровочная» сессия, своего рода тест, короткий или более длинный — в зависимости от точности результатов. Если мы обнаружим взаимосвязь между терапевтическим воздействием и изменением определенных метрик, человек получит конкретные рекомендации — к какому терапевту ему стоит обратиться и нужна ли вообще терапия. Также в планах сделать инструмент для автоматизированной психологической диагностики клиентов.
— На какой стадии проект сейчас и какие у вас планы на ближайшее будущее?
— Сейчас мы в основном готовим инструменты, проводим внутренние тесты, работаем с имеющимися датасетами. Но уже начинаем предлагать бесплатные терапевтические сессии в обмен на участие в исследовании. В перспективе мы можем создать платформу, связывающую терапевта и клиента. Клиенты будут получать задания, выполнять их, а мы будем фиксировать у них признаки изменений. У таких вспомогательных инструментов для общения специалиста и клиента большой потенциал. Человек приходит на сессию, рассказывает о выполненных упражнениях, получает обратную связь — это усиливает вовлеченность в работу. Но наша более общая цель — разработать алгоритм, который поможет находить специалиста и методы, которые подходят именно вам, то есть решить задачу персонализации.
— Когда вы планируете выйти на рынок с готовым продуктом и насколько, по вашим расчетам, он будет коммерчески успешным?
— В плане — сделать первый прототип к концу года. Зарабатывать прямой продажей не планируем, но с радостью будем собирать донаты на поддержание активности вовлеченных специалистов от тех, кому важно видеть результаты нашей научной работы. В то же время с радостью предложим свою экспертизу и руки тем игрокам индустрии, кто хочет внедрить у себя что-то подобное, берем коммерческие проекты в работу.
Осторожно: звучит крайне нелогично
Разбираем самые распространенные заблуждения с врачом-офтальмологом
Личный опыт PR-консультанта Розалии Каневской