Изучение снов напоминает притчу «Слепые и слон», в которой слепые мудрецы трогают разные части слона и пытаются понять, как же тот выглядит. Один касается уха, второй — ноги, третий — хобота. Сложить части и получить о слоне цельное представление не выходит. И сновидение — такой же слон, которого мы пытаемся нащупать то с одной стороны, то с другой. Зачем нужны сны? Откуда берутся их сюжеты? Почему одни связаны с повседневными тревогами, а другие — такие причудливые, что не поддаются разумному объяснению? Reminder собирает единую картину.

Сон как воплощение желаний

Фрейд был уверен: сны — богатый материал для анализа. Сновидение — это осуществление желания, писал он. Но речь не о простых желаниях, которые вы уже осознали днем (например, желание съесть банан), а о желаниях, которые вы не хотите признавать — то есть вытесняете из сознания. По идее Фрейда, во сне сознательный контроль над ними ослабевает, и они становятся более явными. Чтобы их обезвредить, мозг на ходу искажает их, используя для этого ассоциации с дневными впечатлениями. Например — превращает неприемлемое для вас сексуальное желание в невинный сон о банане. А поскольку у нас разные представления о хорошем и плохом, то запретными для одного могут оказаться желания, совершенно обычные для другого.

Фрейдовское осуществление желания можно расшифровать и так: во сне мы мечтаем. И исследования активности мозга во сне подтверждают сходство сна и фантазии. Когда мы видим сны, активна дефолт-система мозга —нервная сеть, которая задействована при «блуждании ума» во время бодрствования. Мы расслаблены и не сосредоточены на решении задач — и она включается. Мы погружаемся в себя, ум как бы сам по себе скользит по ассоциативному событийному ряду. Во сне происходит то же блуждание ума. Мозгу нет большой разницы, мечтаем мы или видим сны — только в первом случае мы все же способны контролировать фантазии и допускать в них лишь то, что для нас приемлемо.

Дефолт-система у людей сконструирована по-разному и включает пережитый опыт. Поэтому и наши сны такие разные, в 70% случаев — не об абстрактных политике или экономике, а о своих заботах, считает автор основанной на сходстве сна и блуждания ума теории сновидений Уильям Домхофф. Вполне сочетается с практикой современного психоанализа: сны расшифровывают только с опорой на личную историю и переживания. Нет универсальных значений. Слон, приснившийся вам, и слон, приснившийся вашему другу, — два разных слона.

Но есть ли смысл в анализе слонов? Может, приснившийся слон вовсе ничего не значит? Есть и такие версии. Гипотеза активации-синтеза, которую в 1977 году предложили гарвардские психиатры Джон Хобсон и Роберт Маккарли, гласит: сны — результат реакции переднего мозга на спонтанную активность, инициированную стволом мозга. Проще говоря, сновидения — лишь набор случайных образов. Они возникают потому, что мозг активирует то одни, то другие нейронные группы — без всякой логики. Именно поэтому сны бывают такими нелепыми, и именно поэтому бесполезно искать в них смысл.

Гипотеза активации-синтеза не сдавала позиций в научном сообществе, пока на рубеже XX и XXI веков ее не попытался опровергнуть нейропсихолог и психоаналитик Марк Солмс. Вот что он обнаружил. Люди с повреждением белого вещества в вентромедиальной префронтальной коре переставали видеть сны — хотя у них сохранились и БДГ-фаза, и ствол мозга, который должен инициировать сновидения, если гипотеза активации-синтеза верна. При этом белое вещество, которое было повреждено у лишенных сновидений людей, — важнейшие нейронные пути системы вознаграждения. Эта система отвечает за желание приятного стимула, удовольствие в ответ на этот стимул и закрепление поведения, которое вызвало стимул.

Что интересно, в середине XX века эти же нервные волокна разрезали, чтобы избавить людей с шизофренией от галлюцинаций. Вспомнив об этом, Солмс погрузился в медицинские отчеты полувековой давности и выяснил: префронтальная лоботомия — та самая операция — и правда избавляла от галлюцинаций, но также и от снов. Солмс пришел в выводу, что ствол мозга ответственен только за переход в быструю фазу сна, а ключевую роль в инициации сновидений играет область мозга, связанная с системой вознаграждения. Это может означать, что во сне мы и правда стремимся получить удовольствие от осуществления желаний, а сюжеты — прямо или косвенно — отражают это стремление.

Сны как отражение реальности

Почему наши личные проблемы попадают в сновидения? Скорее всего — из-за того, что когда мы спим, происходит процесс консолидации воспоминаний [1, 2]. В этот момент активен гиппокамп: он отвечает за перенос воспоминаний из кратковременной в долговременную память. Если гиппокамп поврежден, мы не перестаем видеть сновидения. Но сны становятся короткими и стереотипными, лишенными деталей.

С памятью связана гипотеза непрерывности сновидений, одна из самых влиятельных теорий о значении снов. Согласно ей, сны неразрывно связаны с бодрствованием и отражают то, что волнует в обычной жизни. Но бывает, что нам снится и что-то из далекого прошлого. И это, кажется, идет вразрез с гипотезой непрерывности. На самом деле никакой ошибки здесь нет: недавно пережитый опыт включается в нейронные сети, интегрируется с ранее сохраненными воспоминаниями. Мозг перестраивает ассоциативный ряд, добавляя в него новые элементы — и воспоминания актуализируются и являются во сне. То есть недавние события — триггер, запускающий видеоряд.

Значит ли это, что сюжеты снов стоит понимать буквально? Ранее ученые так и считали: нет смысла их расшифровывать, во сне мы действуем так, как стали бы наяву. Но теперь они обратили внимание на далекие от повседневности сны. Снилось ли вам что-то похожее на приключенческий фильм? Вели ли вы себя так, как никогда бы не стали в жизни? Были ли такие сновидения, в которых не было ничего знакомого: ни персонажей, ни обстановки?

Такие странные сны не вписываются в гипотезу непрерывности сновидений: кажется, связь с бодрствованием разорвана. Но в них есть другая связь — непрерывность эмоциональных реакций. Даже если события не вписываются в логику реального мира, даже если мы действуем совсем не так, как стали бы наяву, наши эмоции во сне и при пробуждении в полной мере отражают наш психический мир.

Еще мы можем не помнить и не осознавать, с какими событиями связаны сны. Это демонстрируют исследования, в которых изучают сновидения людей с нарушениями памяти. В одном из них больные амнезией три дня играли в тетрис. После они сообщили, что видели во сне образы, похожие на блоки, вращающиеся и падающие. Они не могли понять, что это за блоки — потому что забыли игру в тетрис. Но это не помешало блокам присниться. Получается, что в сновидениях отражаются не только осознаваемые нами идеи, убеждения и воспоминания, но и те, сознательного доступа к которым у нас нет.

Сны как способ выживания

Бывало ли такое, что во сне вы спасались от преследователя? Ссорились с друзьями? Возможно, такие сюжеты не только продолжают актуальные в реальности проблемы, но и помогают адаптироваться к опасным ситуациям и справиться со стрессом.

Некоторые ученые утверждают, что сновидения — симуляция социальной реальности. В них часто разыгрываются конфликты, разговоры и другие занятия, в которых участвуем мы и другие люди. Кроме того, во время быстрого сна активируется передняя поясная извилина, которая отвечает за обработку социальной информации, принятие решений, эмпатию и оценку деятельности других. А поскольку заручиться поддержкой группы важно для нашего выживания, эволюционная функция сновидений кажется вероятной.

Финский невролог Антти Ревонсуо также предположил, что сон моделирует самые разные угрозы для жизни, чтобы мы могли отрепетировать восприятие этих угроз и свои действия в их случае и быть готовыми к реальной опасности. Такая тренировка, по его мысли, должна включать два механизма. Во-первых, нервная система адаптируется к стрессу и спокойнее на него реагирует. Во-вторых, во сне человек совершает некие действия в попытке защититься — то есть развивает поведенческие паттерны, которые использует потом наяву. Все это могло дать нашим предкам репродуктивное преимущество, поскольку они обитали в среде, насыщенной самыми разными угрозами.

Исследования снов детей из Иракского Курдистана, которые столкнулись с военным насилием или потеряли родственников во время войны, подтвердили эту теорию только частично. В их сновидениях и правда было больше угроз, чем у детей, которых не травмировала война: несчастные случаи, погони, насилие. Но в своих снах травмированные дети пытались убежать или иным образом защититься не чаще, чем обычные дети. Получается, что мозг может моделировать угрозы в сне — но эволюционная роль этого под вопросом.

Что сон и правда может, так это помочь справиться со стрессом, воссоздав неприятный опыт и нейтрализовав эмоции, которые мы пережили. Скорее всего, это связано с особенностями быстрой фазы сна: она совпадает с самыми яркими сновидениями — и при этом во время нее вырабатывается меньше гормонов стресса, чем во время бодрствования. Так сон дает шанс пережить эмоционально заряженные события в спокойной обстановке. Правда, бывает и иначе: кошмары повторяются и усиливают стресс, например — при ПТСР и тревожных расстройствах. Но если механизм работает правильно, на следующий после сна день реакция мозга на переживание снижается.

Сон как системная ошибка

Новую теорию сновидений выдвинул исследователь из Университета Тафтса Эрик Хоэл. Хоэл обратил внимание на то, что сны снятся не только людям, но и млекопитающим и птицам. Значит, для этого нужна весомая эволюционная причина. При этом сны снятся тем видам, в жизни которых огромную роль играет обучение. Млекопитающие учатся выжить у своих мам и пап. А вот лишенные снов рептилии рождаются с почти готовым набором навыков для выживания и не учатся так активно.

Возможно, сны неким образом связаны с процессом обучения? На ум сразу приходят сновидения, в которых нам снится решение задачи — и это помогает решать ее наяву. Но все не так просто: по версии Хоэла, сны нужны, чтобы этому мешать — и тем самым тренировать мозг.

В своей теории Эрик Хоэл отталкивался от расхожей метафоры, что мозг — это компьютер. Но в уточненном виде: мозг скорее подобен искусственным нейронным сетям, ведь инженеры и разработали их так, чтобы они подражали сетям нервных клеток живого организма. Вот что заинтересовало ученого в создании глубоких нейронных сетей. Когда программы машинного обучения долго решают одну и ту же задачу, они прекрасно с ней справляются. Но программы могут стать «чрезмерно обученными»: неспособными извлекать из решения задачи знания и применять их для решения уже других задач. Чтобы такого не происходило, программисты вводят в код так называемые шумы — случайные величины для разупорядочения и повышения энтропии.

Примерно то же, считает Хоэл, делают сны. Мы совершаем рутинные действия день за днем, а сновидения, часто отличные от повседневности, вносят «сбои» и поддерживают мозг в тонусе. То есть сны необходимы, чтобы снизить риск «переобучения» и фиксации на конкретных задачах. Разгрузка мозга во сне позволяет обобщить знания и использовать полученные навыки в новых ситуациях и условиях. И тогда смысл снов — сами сны. А сновидения с осмысленными сюжетами, которые пугают нас или помогают понять нечто важное о себе, — всего лишь побочный эффект. Хоэл даже предполагает, что художественные произведения, те же потусторонние, почти как сны, рассказы Борхеса, могут частично выполнять те же функции для обучения. 

А пока теории, объясняющей все странности в наших снах, не существует. И вряд ли такая когда-нибудь появится — настолько сложен феномен сновидений. Только объединение всех версий сделает нашего слона хоть сколько-нибудь различимым и позволит увидеть, что хобот, оказывается, расположен на голове, а ног — целых четыре штуки.