Наверное, авторы будущих книг про 2020 год напишут в предисловиях, что «в воздухе витало предчувствие катастрофы» — кажется, за первые два месяца третья мировая война начиналась раза четыре. Кто сейчас сможет вспомнить блиц-конфликт Америки и Ирана или очередные стычки России с Турцией — а ведь казалось, что сценарии будущих катаклизмов завязываются именно здесь. Как часто бывает в истории, настоящая глобальная драма не стала римейком уже знакомых сюжетов — а пришла, откуда не ждали, без грома военных труб, не взрывом, но всхлипом. 2020-й облегчил задачу составителям материалов об «итогах года», «словах года» или «людях года» — и возможно, это единственные на Земле люди, чью жизнь этот год сделал немного легче. Пандемия отбросила на 2020-й такую густую тень, что невозможно вспомнить хотя бы одно значительное событие (человека, явление), лишенное этого эпидемиологического отпечатка. Пожалуй, единственная значимая величина, которая присутствует в российских итоговых списках наряду с вирусом, карантином, врачами, вакцинами — и политиками, которые судорожно пытались управлять этим неуправляемым процессом, — это рэпер Моргенштерн, но и это можно счесть побочным эффектом пандемии. 

Так или иначе, у этого года есть главный сюжет, и повороты его известны. Посмотрим же, что изменилось на пути от начала к финалу. 

Про пандемию еще на самом ее старте принято было говорить, что она выступит великим ускорителем: если какие-то социально-технологические процессы происходили до и помимо нее, она придаст им глобальный масштаб и разгонит до космических скоростей. Вот, например: задолго до появления в Ухани «нулевого пациента» люди все больше норовили учиться онлайн, работать на удаленке, покупать все с доставкой на дом и выбирать стриминговые сервисы, пренебрегая многозальными кинотеатрами — и значит, пандемия доведет эти тенденции до абсолюта, выбив табуретку из под ног у зависших в прошлом традиций и обычаев. Так и вышло: хлоп — и нет уже ничего, кроме удаленки, дистанта, «Нетфликса» и «Яндекс-лавки». Но выводить из пандемии только лишь расцвет онлайн-курсов и курьерских доставок — значило бы не видеть за милыми деревьями довольно пугающего леса: и дело не только в том, что многочасовое сидение перед экраном и злоупотребление услугами курьеров вредно для здоровья (а также наглядно напоминает о непреодолимых социальных различиях — пока одни сидят в тепле на диване, другие сквозь снег и ветер тащат для них бутылочку прохладной колы, и между этими двумя этажами не ходит социальный лифт). 

Начнем с того, что в курьерско-дистанционном раю мы оказались не по собственному желанию — а благодаря решениям политиков, основанных на рекомендациях экспертов. Новость года — в том, что эти решения и рекомендации могут быть прямо противоположными, при одинаковых исходных данных. Сегодня X заболевших в сутки означают, что тебе нельзя отходить от дома на 100 метров под угрозой чуть ли не виртуального расстрела, через несколько месяцев те же X заболевших не означают ровным счетом ничего. Растяжимой оказывается не только статистика — но и административные выводы, которые делаются на ее основе: можно поставить на грань выживания целые индустрии, а потом вдруг решить, что никакой опасности в этих индустриях не было и нет (или есть, как губернатор решит). Но управленческий хаос, окружающий любую внештатную ситуацию — дело, в общем, привычное: гораздо более бодрящим оказывается ощущение, что в какой-то важной части общечеловеческого мира, еще вчера казавшегося научно объяснимым и рационально познаваемым, никто не понимает ничего — и дает обязательные для выполнения рекомендации, в общем, наугад. Вирус передается через поверхности. Вирус не передается через поверхности. Вирус лучше выживает в холоде. Вирус лучше выживает в тепле. Вирусоноситель становится особенно заразным в первый день после заражения. Или в четвертый. Или с девятого по одиннадцатый. Поэтому всем нужно ходить в перчатках. Или нет. А еще бывают бессимптомные больные, которые заражают всех вокруг, сами того не подозревая — что делает, в общем, излишними все вышеперечисленные соображения: опасность повсюду, и от нее не убережется никто. Если не ввести натуральный цифровой концлагерь. Хотя, может быть, прокатит и так. В предновогодней суете вокруг вакцин, помимо привычной уже конкурентно-политической борьбы — наши вакцины самые целебные, от их вакцин мухи дохнут на лету — чувствуется и накопившееся за год недоверие к научной экспертизе: если весь год под видом точных фактов нам предлагались недостоверные версии, где гарантия, что и с вакциной не выйдет так же? 

Вирус называли еще и «великим уравнителем»: пред этой заразой несть ни эллина, ни иудея, от него не спасет ни личная охрана, ни банковский счет, он проникает в дворцы так же легко, как в трущобы. Человек на рандеву с вирусом — лишь представитель своего биологического вида, и эта равная уязвимость должна была напомнить нам, что человеческая участь одна на всех, и пробудить сострадание к тем, кто так же слаб и смертен. Не тут-то было. Ощущение «праздника общей беды» быстро истаяло: быть богатым и здоровым во время пандемии оказалось просто-таки космически лучше, чем бедным, старым или бесправным. Трампа ставят на ноги за три дня, его ровесников в Омске привозят на скорых к городской администрации, поскольку в больницах нет мест. Во дворцах грустят о несостоявшихся вечеринках, в трущобах не хватает гробов. Если вспомнить о том, что пандемия лишь ускоряет уже наметившиеся тенденции — мы обнаружим, что она довела до крайности, наглядно проявила и без того нараставшее неравенство. Причем линии его проходят не только по актуальным сегодня гендерно-расовым фронтам, но прежде всего по старым, как мир, разделительным линиям: молодость / старость, богатство / бедность, принадлежность к «первому», прогрессивно-столичному — или к «третьему», отстало-провинциальному миру. Для одних вирус — верная смерть, для других — легко поправимое недомогание; карантин впятером в хрущевской двушке переживается совершенно иначе, чем на яхте в нейтральных водах. Последние месяцы обогатили русский язык выражением «зарубежные авиарейсы для отдельных категорий граждан» — впрочем, то, что границы не одинаково закрыты для всех, тоже давно не новость.

Наверное, концепция «великого ускорителя» будет выглядеть более убедительной, если избавить ее от привязки к прогрессу — от представления, что пандемия дает расцвести новому и сдает в утиль отжившее. Мы часто оказываемся в плену у идеи, что история следует некоему вектору развития (или что мы можем его угадать) — и что на отрезке последнего полувека, например, этот вектор состоит в том, что авторитарные режимы перерождаются в открытые общества, люди, осознавшие себя гражданами, оказываются сильнее репрессивно-полицейских систем, цивилизация все больше признает интересы и слышит голоса самых разных, ранее подавлявшихся социальных, этнических или гендерных групп, и так далее. Но вирусу совершенно невдомек, что будущее находится именно в этой плоскости — и вместо общественной самоорганизации он усиливает человеческую атомизацию, вместо всеобщей инклюзии и эмпатии выкручивает на максимум первобытнообщинное недоверие и страх, а главной (если не единственно значимой) общественной силой в пандемической «новой нормальности» оказывается старое и не всегда доброе государство. Пока низовые социальные связи сводятся к перекличке одиноких квадратиков в зуме, государства вводят эпидемические режимы и ограничения, закрывают границы, помогают одним отраслям экономики и топят другие, развивают системы цифрового учета и контроля — одним словом, с невиданным прежде размахом вводят чрезвычайные регламенты, оправданные заботой о нашем здоровье. Российское государство и здесь впереди всей планеты — кажется, что к иноагентам применяются сейчас едва ли не те же подходы и ограничения, что к лицам, контактировавшим с вирусоносителем: иностранное финансирование или связь с зарубежными юрлицами выглядят в этой логике разновидностью опасной бациллы, способной подорвать общественное здоровье. Но мы не одиноки и не идем здесь по какому-то «особому пути»: системы социального мониторинга или полицейские дубинки, военные беспилотники или боевые отравляющие вещества, грубая архаическая сила в самом средневековом ее понимании, но с современным цифровом апгрейдом — вот главный победитель во всех глобальных конфликтах этого года, инструмент, эффективно противостоящий общественной самоорганизации от Минска до Гонконга, перекраивающий карту мира на Кавказе, дающий фору в глобальной конкуренции тем, кто смог эффективнее изолировать граждан внутри границ или даже квартир.  

Хочется закончить чем-то утешительным: мы пережили за последние месяцы столько страха и неуверенности, а иногда и боли, и даже потерь — что заслужили какой-то рождественский подарок, надежду на то, что мир, исчерпав запасы неприятных сюрпризов, снова станет к нам добр. Что ж, пусть будет надежда — и связана она, как кажется, с силами не прогресса, но разума. С учеными, которые в разных концах света с невиданной прежде скоростью разрабатывают удивительные вакцины. С врачами, которые, даже падая с ног от усталости, мониторят разные способы лечения — и подходят ко второй волне эпидемии более уверенными и подготовленными, чем были в первую. С теми же государственными администраторами, которые успевают — не везде и не всегда, но хотя бы где-то — организовать сложнейшую медицинскую логистику и «нарастить коечный фонд». С нами самими, обычными людьми, которые добровольно меняют образ жизни и отказываются от многих привычных вещей (не дожидаясь, пока это заставит сделать полицейский) — просто чтобы все были живы-здоровы. Оказавшись в темном, полном опасностей лесу, мы — как человеческий вид в целом — все же оказались способны познать его законы и научиться в нем ориентироваться. Тут легко заблудиться, но ясный разум побеждает тоску и страх, а доброе сердце поможет тем, кто рядом. Как в старой сказке — они нам еще пригодятся.