Почему мы не умеем искренне выражать соболезнования

В 2009 году психотерапевт Меган Девайн потеряла любимого человека. Этот непростой опыт открыл ей глаза на не очевидный, но важный факт: представления о том, как нужно переживать горе, принятые в обществе, только усугубляют страдания горюющего. Боль от утраты, совершенно естественно возникающая в такие моменты, считается чем-то ненормальным. Тем, от чего как можно скорее нужно избавиться. Это в корне неверный подход, говорит Девайн. Смерть близкого — трагедия настолько глобального масштаба, что ее никогда не получится полностью пережить и забыть. Единственный способ: восстановившись от шока, принять случившееся, сделать точкой отсчета и построить рядом новую жизнь. Об этом Девайн написала книгу «Поговорим о смерти». Reminder публикует с сокращениями отрывок из нее.

📚

Когда я работала над этой книгой, умер отец моей очень близкой подруги. Через неделю после его смерти она написала мне: «Люди присылают мне такие милые открытки с соболезнованиями. Почему я из-за этого так злюсь? Я ненавижу их самих и их тупые открытки. Даже самые приятные слова кажутся мне обидными».

Сильное горе — это невозможность: его нельзя «исправить». Слова утешения лишь раздражают. «Помощь» других ощущается как вторжение, их попытки сблизиться с вами или понять ваши ощущения выглядят нелепыми или грубыми. Каждый стремится высказать свое мнение о том, как именно вы должны горевать и как вам начать чувствовать себя лучше. Банальности о том, что вы выйдете из этой ситуации «сильнее», и увещевания о том, что надо «помнить о хорошем», кажутся пощечинами. 

Почему же слова утешения нам так неприятны? Перед смертью моего партнера я читала книгу доктора Уэйна Дайера There Is a Spiritual Solution to Every Problem («У каждой проблемы есть духовное решение»). Это отличная книга. После того как Мэтт погиб, я попыталась продолжить чтение, но не смогла. Было очень неприятно, как будто из каждой буквы торчали острые шипы. Я пыталась найти утешение в тех словах, которые раньше казались добрыми и умиротворяющими, но ничего не получалось.

Я отложила книгу. Опять взяла. Шипы по-прежнему ранили, слова казались нескладными, и я снова отложила ее. 

Книга осталась лежать на журнальном столике, и через несколько недель я случайно зацепилась взглядом за ее название: «у каждой проблемы есть духовное решение». У каждой проблемы. И вдруг я поняла. Может быть, у каждой проблемы и есть духовное решение, но горе — это не проблема, которую надо как-то решать. Оно не «неправильно», его нельзя «исправить». Это не болезнь, его не надо лечить. Если нам что-то неприятно, то мы считаем, что это неправильно. Горе болезненно, и потому люди думают, будто оно — что-то «плохое». Мы отовсюду слышим, что надо облегчить, оставить позади, думать о времени, когда боли не будет. Ведем себя так, словно от чувства скорби надо избавиться как можно скорее, словно это отклонение от нормы, требующее исправления, а не естественная реакция человека на утрату. Большинство людей воспринимают горе именно так: как проблему, требующую решения. Ваши друзья и родственники видят, как вы страдаете, и хотят избавить вас от боли. Независимо от того, высказывают они это напрямую или нет, но именно по этой причине слова утешения обычно звучат ничуть не утешительно. Намеренно или нет, пытаясь избавить вас от бремени страданий, люди не дают вам той поддержки, в которой вы нуждаетесь. 

Я ответила своей подруге, что те милые открытки с соболезнованиями ощущались как оскорбления именно потому, что по своей сути они пытались убрать ее боль. Они игнорировали реальность ситуации, которая заключалась в том, что человек переживает трагедию. И потому люди зачастую невольно ухудшают ваше состояние, когда пытаются пригладить, утолить или прогнать вашу боль. В этой главе мы рассмотрим ситуации, когда утешение и соболезнования, высказанные с самыми благими намерениями лично или с помощью милых/мерзких открыток, приводят к прямо противоположному результату.

Я тоже!

Когда люди узнают о вашей утрате, многие пытаются проявить участие, рассказывая о собственном горе — начиная от «у меня тоже умер муж» и заканчивая «когда мне было восемь лет, у меня умерла рыбка, так что я прекрасно знаю, что ты чувствуешь».

С помощью рассказов о собственных трагедиях мы как бы сообщаем человеку, что понимаем его чувства: «Я тоже прошел по этому пути. Я знаю, каково это». Историями об утратах принято делиться, чтобы испытывающий скорбь человек не чувствовал себя одиноким в своем горе. Но обычно из этого ничего не выходит: сравнение одного страдания с другим чаще дает противоположный результат. Один опыт горя не всегда может быть свободно наложен на другой. Боль так же индивидуальна, как и любовь. Если кто-то пережил утрату — даже похожую на вашу, — это вовсе не значит, что он вас понимает. Когда кто-то рассказывает вам о своей трагедии, он надеется уменьшить вашу боль. Это правда, но не вся. Каждый несет в себе собственное горе — груз небольших ежедневных потерь и крупных катастроф, изменяющих всю жизнь. И поскольку в нашей культуре не принято проговаривать негативные эмоции, у каждого в запасе есть огромный перечень невысказанных и невыслушанных переживаний. Когда вы демонстрируете свою боль, то как будто распахиваете дверь принятия и открытости. Когда вы начинаете говорить о своей утрате, то как будто даете разрешение другим тоже это делать, и каждый думает: «О, слава богу, наконец-то мы заговорили о горе. Давайте и я расскажу о том, какие страдания выпали на мою долю!»

Мы все хотим поговорить о своей боли. Мы все носим в себе истории, ждущие ответной реакции. Но почему прямо сейчас? В тот момент, когда вы страдаете, когда ваша утрата на первом плане? Это явно неподходящее время для равностороннего обсуждения тех утрат, которые случаются в жизни каждого.

Сравнение горя и обмен историями о черных страницах жизни вовсе не утешают того, кто столкнулся с трагическими событиями. 

У вас может возникнуть чувство, что для собеседника на первом месте стоит не ваша утрата, а желание рассказать его собственную историю — независимо от того, как давно она произошла или насколько соотносится с вашей ситуацией. Говоря о своей боли, собеседник перестает поддерживать вас и начинает удовлетворять собственную потребность. Какой-то нечестный прием, на наш взгляд, но это один из многих способов, которыми наша искаженная культура влияет на переживание горя.

Все следует делать вовремя. Ваш мир только что рухнул — и это неподходящее время для выслушивания чужих историй. Люди, рассказывающие вам в такой момент о своих переживаниях, «обкрадывают» вас, отнимая у вас центральное место в вашей собственной реальности.

Соревнование в горе

Попытки поделиться своими трагическими историями, чтобы утешить человека, переживающего утрату, почти всегда становятся своего рода соревнованием в горе, Олимпийскими играми. Чья боль острее? Чье горе важнее?

Если вы в такой ситуации отвечали собеседнику, что каждый переживает потерю по-своему, то наверняка сталкивались с защитной реакцией. Собеседник уязвлен. Обижен. Вы ответили на его историю словами «это не одно и то же», а он услышал «ваше горе не такое глубокое, как мое». Он услышал, что его боль была недостаточно сильной. Он воспринял такое разграничение как оскорбление его чувств, обесценивание его страданий.

Попытка разделить боль обернулась спором о том, чье горе сильнее.

Мы должны поговорить об иерархии горя. Наверное, вы часто слышите слова: не бывает «самой сильной» боли. Я не думаю, что это правда. Иерархия горя существует. Развод — не то же самое, что смерть партнера. Смерть бабушки — не то же самое, что смерть ребенка. Потерять работу — совсем не то же самое, что потерять руку или ногу.

Суть в том, что любая утрата реальна. Но не все утраты одинаковы. Нельзя выровнять рельеф горя и сказать, что все потери одинаково болезненны. Это не так.

Проще привести физиологическую аналогию: удариться пальцем ноги об угол — это больно. Очень! На мгновение боль поглощает вас полностью. Вы можете даже ненадолго захромать. Если вам товарный поезд отрезал ногу — это тоже больно. Но по-другому. Боль длится дольше. Такая травма требует больше времени на восстановление и влечет за собой осложнения. Она влияет на всю вашу дальнейшую жизнь. Вы не сможете вернуться к той жизни, которую вели, когда у вас было две ноги. Никто не скажет, что эти две травмы одинаковы.

Человек с ушибленным пальцем заслуживает, чтобы его выслушали, пожалели и не говорили ему, что это пустяк. Но отрезанная ступня — другое дело. Человек, лишившийся ноги, заслуживает, чтобы его выслушали, пожалели и не говорили ему, что это пустяк. Однако тот факт, что каждое горе реально, не означает, что любое горе одинаково. Обычные потери переживаются тяжело, хотя мир и остается таким же, каким был. Но случайные, катастрофические, изменяющие всю жизнь утраты отзываются совсем иным образом. Не хуже и не лучше — просто по-другому.

Мы не должны забывать, что любому горю, которое испытывают другие люди, нужно уделять внимание. Мы все заслуживаем того, чтобы нас выслушали, независимо от природы наших переживаний. В то же время мы не можем придавать одинаковый вес всем случаям утраты и таким образом поддерживать всех, кто горюет. Уравнивание всех степеней горя не помогает человеку, который испытывает скорбь.

Кроме того, после некоего предела любые сравнения становятся бессмысленными. Кого страшнее потерять: ребенка или партнера? Что хуже: скоропостижная смерть или долгая болезнь? Самоубийство или убийство? Младенцы умирают. Дети заболевают раком. Возлюбленные тонут. Землетрясения разрывают земную твердь, губя тысячи жизней. Бомбы взрываются в случайных местах. Вселенная, которая казалась нам упорядоченной, раскалывается, и в разверзшуюся пропасть падают все наши осмысленные представления о реальности. Любая попытка сравнить одну трагедию с другой бессмысленна и бесполезна. 

Мы должны помнить — и все время применять этот принцип на практике, — что всякое горе имеет значение. Всякая утрата важна — большая и малая, изменяющая всю жизнь или только текущий момент. И мы не должны сравнивать их. Тот факт, что все люди испытывают боль, не может служить утешением.

Попытки защитить уникальность вашей утраты в сравнении с историями других людей не помогут вам чувствовать себя лучше. Попытки ранжировать степени трагичности утрат — тоже.

Когда кто-то пытается облегчить вашу боль, рассказывая историю собственного страдания, знайте, что на самом деле он хочет сблизиться с вами и помочь. И помните: причина, по которой вы чувствуете себя так плохо, заключается в том, что никакой близости не возникает. Собеседник ненамеренно смещает фокус с вашей истории на свою. Ваша реальность стирается, хоть это и противоречит его изначальным намерениям. И здесь возникает тупиковая ситуация «мое горе больше твоего», все участники которой чувствуют себя бессловесными и отверженными. Такие сравнения никому не приносят радости.

Вторая часть фразы

Даже если люди не используют сравнения, их соболезнования могут звучать ужасно.

Всем нам доводилось оказываться по обе стороны этого утешительного уравнения: мы и говорили слова в попытке облегчить чужую боль, чувствуя себя при этом беспомощными, нелепыми и смешными; и принимали утешения с ощущением, что нас обесценивают и унижают снисхождением. Почему наши благие намерения имеют такой результат? Почему — даже если вы знаете, что человек хочет вам добра, — его слова всё равно ранят и раздражают?

Оставим пока в стороне наиболее возмутительные и на редкость оскорбительные слова, которые иногда доводится услышать, и приведем список фраз — с их помощью люди стараются поддержать и утешить тех, кто переживает тяжелую утрату:  

«Хотя бы какое-то время вы были вместе».

«Ты всегда можешь завести другого ребенка или найти другого партнера».

«Он/она сейчас в лучшем мире».

«Зато теперь ты знаешь, что по-настоящему важно в жизни».

«В конце концов это сделает тебя лучше».

«Тебе не всегда будет так плохо».

«Ты сильнее, чем тебе кажется».

«Это все — часть плана».

«У всего есть смысл».

Кажется, что фразы «он бы не хотел, чтобы ты грустила» или «хотя бы какое-то время вы с ней были вместе» должны утешать. Проблема в том, что у подобных клише есть подразумеваемая вторая часть, которая не намеренно преуменьшает или обесценивает ваше страдание, выводя на первый план некий другой опыт. Эти слова-призраки внушают вам: то, что вы чувствуете, — неправильно.

Добавьте к каждой из этих расхожих утешительных фраз продолжение: «так что перестань расстраиваться». Она была с тобой хотя бы какое-то время (так что перестань расстраиваться). Он умер, занимаясь любимым делом (так что перестань расстраиваться). Ты можешь родить другого ребенка (так что перестань расстраиваться).

Вы чувствуете себя неловко или злитесь, когда друзья и родственники пытаются вас утешить, потому что на самом деле слышите вторую часть фразы, даже если ее не произносят вслух. Эта фраза всегда подразумевается в красноречивом молчании: «перестань чувствовать себя плохо».

Друзья и члены семьи хотят, чтобы вам стало лучше. Они хотят облегчить вашу боль, но не понимают, что тем самым обесценивают и преуменьшают масштабы вашего горя. Они не воспринимают вашу реальность такой, какая она есть. Они не видят вас.

Слова утешения, которые пытаются сгладить страдание, не могут подействовать. Когда вы пытаетесь забрать у человека его боль, вы не делаете ему лучше, а просто сообщаете, что говорить о своих переживаниях — неправильно.

Чтобы почувствовать настоящую поддержку, вы должны ощущать, что вашу боль слышат, что реальность вашей утраты отражается в словах других, не уменьшаясь и не растворяясь. Это может показаться странным, но истинное утешение в горе приносит способность признать утрату, а не попытки от нее избавиться.

У всего есть смысл

Люди — забавные существа. Мы скоры на «утешение», суждение и поиск смысла, когда дело касается чужой утраты. Сколько раз вам в связи с вашей утратой говорили: «у всего есть смысл»? Те же самые люди первыми отринули бы эту мысль, если бы что-то страшное случилось с ними самими. Мы говорим другим такие слова, которые сами не хотели бы услышать.

Фразы типа «у всего есть смысл» и «это сделает тебя сильнее/ добрее/ сострадательнее» вызывают у горюющего человека ярость. Ничто не злит людей так, как мысль о том, что их оскорбляют, а они не могут понять, чем именно. Дело не только в том, что вашу боль игнорируют. Попытки внушить, что утрата поможет вам стать лучше, имеют подтекст — как и расхожее клише, что теперь-то, осознав бренность жизни, вы поймете, что в ней по-настоящему важно. Вторая мысль, в непроизносимой части фразы, заключается в том, что это событие было вам необходимо, то есть до трагедии вы не знали, что в жизни важно, и не были достаточно добры, сострадательны и внимательны. Что этот опыт был вам необходим, дабы развиваться, «расти над собой», найти свой «истинный путь» в жизни.

Как будто человек может развиваться только через страдания и лишения. Как будто боль — уникальная дверь в лучшую, полноценную жизнь, единственный путь к состраданию и добру.

Такие утверждения предполагают, что раньше вы не были достаточно хорошим человеком. Что утрата была вам необходима.

Подобное подразумевается, и говорящий, конечно же, будет отрицать, что имел это в виду. Но слова-призраки на самом деле существуют. И они имеют значение.

Если бы было правдой, что подлинная трагедия — единственный способ сделать человека сострадательным, то лишь самовлюбленные, эгоистичные, пустые люди испытывали бы горе. Это было бы логично. Но ведь в жизни все не так? Значит, я права. Вам не нужен был такой опыт, чтобы развиваться. Вы не нуждались в тех уроках, которым может научить только горе. Вы уже были добрым и достойным человеком и шли своим путем в жизни. Развиваться можно самыми различными способами. Горе и утрата действительно могут стать дорогой к подлинному взаимопониманию и единению с ближним, но есть и другие пути. В одной статье о последствиях посттравматического стресса психотерапевт, работающий с ветеранами, утверждает, что люди, которые воспринимают тяжелейшую утрату или серьезное увечье как полезный опыт, до этого события сильнее других пациентов ощущали себя неудовлетворенными и одинокими. Они не то чтобы благодарны жизни за свою травму, но считают, что смогут развиваться дальше только благодаря ей. Но как же быть с теми, кто жил полной жизнью и до травмы? Исследователь признает, что эти люди не испытали никаких скачков роста, поскольку расти-то им особо некуда. В обещании «стать лучше» нет никакого утешения, если вы и так счастливы.

Горе — не программа просветления для избранных. Никому не требуется мощная, меняющая жизнь утрата, чтобы стать теми, кем они «должны» быть. Тут вселенная не следует причинно-следственным связям. Наоборот: жизнь — это диалог. С нами происходят определенные события, мы впитываем их и адаптируемся. Мы отвечаем на получаемый опыт, что не плохо и не хорошо. Так устроена жизнь. Путь вперед — интеграция, а не улучшение.

Вам не было нужно такое переживание. Вы не обязаны «вырасти над собой», вы не должны «оставить это в прошлом». Подобные реплики слишком примитивны, они внушают вам чувство стыда. Настоящие трагедии не забываются просто так и не являются искуплением грехов прошлого. Они изменяют нас. Они становятся частью фундамента нашей жизни. То, что вы построите на основании вашей утраты, может быть и ростом. Может быть движением в сторону красоты, любви, полноты жизни. Но это вопрос вашего личного выбора, вашего собственного понимания того, кем вы являетесь и кем хотите быть. Горе — не билет в один конец до станции «Хороший человек». Если вы самостоятельно решите черпать в своей утрате смысл жизни или стимулы для развития, это будет актом самообладания и познания себя. Если кто-либо связывает вашу утрату с развитием или видит в ней смысл, он тем самым преуменьшает вашу силу, стыдит и осуждает вас — того, каким вы были до утраты, и утверждает, что вам было необходимо пережить такую трагедию. Неудивительно, что подобные заявления так неприятно слышать. Слова утешения, которые подразумевают, что катастрофа, разорвавшая ваш мир в клочья, пойдет вам на пользу, не могут принести утешения. Такие слова — ложь. А ложь всегда неприятна. 

Перевод с английского Софьи Лосевой. 

Книга предоставлена издательством «Олимп-Бизнес». Приобрести ее можно на сайте издательства.