Клинический психолог Юлия Лапина работает с расстройствами пищевого поведения и пишет о проблемах с питанием и восприятием тела в своем блоге. В 2018 году она опубликовала, наверное, лучшую русскую книгу на эту тему — «Тело, еда, секс и тревога: Что беспокоит современную женщину». Подход Лапиной вряд ли понравится тому, кто жаждет быстрых и простых решений: любовь к диетам и нелюбовь к своему телу она связывает с психологическими травмами и с почти религиозной потребностью в смысле и четких правилах. Всем остальным он показан как лекарство, которое поможет наладить отношения с самим собой. Reminder расспросил Юлию Лапину, с чего начать этот путь.

— В книге вы использовали много цитат из Библии. Зачем они нужны?

— Изначальная задумка книги — показать, что проблемы тела, еды и стыда — не изобретение ХХ века. Расцвели они, может быть, и в ХХ веке — но это связано скорее с медиа и интернетом: любой культурный мем в информационном поле становится заразным. Но мне было важно показать, что тема тела и тревоги имеет куда более глубокие философские и исторические корни. Это может не быть очевидным потому, что сегодня религиозные тексты преподносятся как инструкция к микроволновке, предлагается им слепо следовать, а не философски анализировать: как слово написано, так оно и есть. Но древние языки делили слова на сакральные и профанные. При этом одно слово могло нести и сакральный, и профанный смысл: такие слова-загадки, бесконечные метафоры. Переводя их на современный язык, мы теряем целый пласт смыслов.

Когда же мы занимаемся религией с культурной точки зрения, разгадываем эти смыслы, то понимаем: это некий дневник человечества в поиске смысла, в поиске бога. Само слово «религия» — от латинского слова religare, «связывать». Связывать кого с кем? Человека с богом. То есть Библия и любой другой религиозный трактат — дневник инсайтов: народ открывает нечто в своих отношениях с богом и записывает это. И мое обращение к библейскому мифу — рассказ о том, как люди задолго до нас рефлексировали о природе стыда, связанного с телом, совсем как мы сейчас, и видели в нем последствие греха. То есть переживали чувство стыда за тело как нечто неправильное, чего не должно было быть в некой изначальной задумке.

— Можно пару примеров, как библейский миф связан с сегодняшней действительностью?

— Прежде всего — моральный окрас еды. Есть хорошая еда, а есть плохая. Я нравственный человек, если съела брокколи. А вот уже я безнравственная: согрешила, съев шоколадку. Те же guilty pleasure, как часто говорят о еде. Помню, Magnum выпустил ограниченную серию мороженого «7 грехов»: жадность, похоть и так далее. Можете представить замороженные брокколи с названием «7 грехов»? Вряд ли. Или такая лексика, как «икона худобы». Есть праведные действия, которые тебя к этой иконе, к этой худой святости приближают, — и неправедные, все твои походы в дом греха «Макдоналдс». И люди, которые согрешили ночью с бигмаком, будут нести наказание в виде жировых складок, а другие — презирать их. Еда — лишь сочетание жиров, белков и углеводов, которое не имеет моральных качеств. Но мы наделяем еду смыслом — и заимствуем этот смысл из самой токсичной формы религиозности.

— Откуда вообще такая тяга к предписаниям, табу и ритуалам? Кажется, мы от религии освободились, а теперь заново изобрели в новой упаковке.

— Одна из гипотез — что это способ обрести контроль над хаосом, в том числе контролировать хаотичное поведение других людей. Если посмотреть на диеты через феминистскую оптику, станет понятно: это способ сдерживать женщин. Общество выделяет женщинам не так уж много пространства для самореализации. Тело, еда, дети, семья — вот твоя песочница, вот тут играйся. Построить свое тело для женщины — это как построить карьеру для мужчины: значит чего-то добиться.

Если же говорить об отдельном человеке, то когда религиозно-философский вакуум сочетается с потребностью в идее, которая придает жизни смысл, это превращается в фиксацию на еде, теле, сексе или чем-то еще на первый взгляд светском. Кроме того, правила — это поиск стабильности в попытке унять тревогу, что со мной что-то не так. Стоит держать в уме, что большинство людей на постсоветском пространстве выросли в дисфункциональных семьях. С постоянными сомнениями, неуверенностью в себе, ощущением, что с ними что-то не так, — и четкие правила диеты могут дать облегчение.

— При этом попытка обрести контроль через диету неэффективна: даже ее планирование приводит к перееданию.

— На самом деле, нельзя сказать, что диеты не работают в психологическом смысле. В том-то и дело, что они работают. Первое время — чисто медовый месяц: тебе лучше, наконец-то избавляешься от зудящего с детства чувства неполноценности. Каждый день — минус 100 граммов, победа, эйфория. На время это гасит фоновую тревогу и дает то самое чувство стабильности, контроля. Но потом ненависть к себе и ощущение, что вся твоя жизнь — глобальный провал, возвращаются, и тогда ты говоришь себе что-то вроде: «Все ок, надо просто еще немного похудеть».

— Хорошо понимаю, о чем вы. В семнадцать я голодала, ненавидела себя и свое тело. Но я помню, какой осмысленной казалась жизнь: будто был высший смысл, а я каждый день к нему приближалась. Жить было гораздо проще, чем сейчас.

— Вы не одиноки в этом опыте и очень точно его описываете. Это как опыт наркомана: можно быть десять лет в завязке, но иногда вспоминается, как же хорошо тогда было, и есть искушение вернуться. То самое чувство легкости — оно же не про килограммы, а про травмы людей, чей мозг распознает ограничения как нечто знакомое и приятное: «Наконец-то я хорошая». Слишком многие прошли в семьях через вербальное или физическое насилие. Диетические практики завязаны на наказании — и хорошо ложатся на такой детский опыт. Родители жестоки по отношению к ребенку, но ребенок-то этого не фильтрует. Детский мозг любую среду вокруг себя будет превращать в настройки по дефолту, и ему кажется: когда плохо — это и есть нормально. Диеты дают такое же чувство страдания. А где страдания, там и смысл.

— Что есть такого в насилии, что разрушает наши отношения с телом и с едой?

— Кожа — граница тела, благодаря которой вы ощущаете, где — вы, а где — не вы. Физическое, особенно сексуальное насилие, нарушает эти границы и разрушает образ «Я». Чтобы выжить, психике приходится признать, что границ не существует — или что так обращаться со мной нормально. Иногда приходится в определенной степени включить механизм деперсонализации: то, что происходит, происходит не со мной, а с моим телом, а тело — это не я, это некий объект. Диетические практики легко приживаются в такой раненой психике: если меня можно насиловать, если это и есть норма, то я все делаю правильно. Если тело абсолютно разделено с моим «Я», значит, я могу с ним делать что угодно для своих целей, это просто мой объект для манипуляций. И хорошо еще, если только для моих манипуляций.

Вербальное насилие тоже нарушает границы, но не так оптически очевидно. Вы едете в трамвае, кто-то говорит: «Какая же ты дрянь!» Это неприятно и задевает, но можно списать на дурной характер и весеннее обострение. Единичные ситуации такого рода вряд ли способны серьезно травмировать. Совсем другое дело, когда вас оскорбляет человек, с которым у вас есть связь. Представьте эту связь как некий трубопровод между двумя точками психики. По нему должна идти любовь, особенно — между ребенком и родителями. Но если по этому трубопроводу идут помойные отходы, они отравляют изнутри. Там, где должна быть любовь, — ненависть, твой эмоциональный фон нестабилен, потому что твои границы столько раз нарушали, что ты просто не знаешь, кто ты, какой ты и что с тобой происходит. Та же булимия — своеобразный обряд очищения: рвота дает чувство избавления от грязи, которую психика связывает с «неправильной» едой, возможность сделать «перфоманс очищения», превратить некую внутреннюю «грязь» во внешнюю и оптически очевидно от нее избавиться.

— Все это психологические факторы, которые делают нас уязвимыми перед проблемами с питанием. Существуют ли генетические?

— В первую очередь такие гипотезы связаны с анорексией. Итак, для 99% людей голод — триггер стресса, который запускает целый каскад стрессовых гормонов. Но для 1% людей, по-видимому — женщин, голод работает по-другому: стимулирует выработку адреналина, эндорфинов и серотонина, дает чувство удовольствия и даже эйфории. С точки зрения эволюции, наличие таких людей способно спасти группу от вымирания. Когда все племя умирает от голода, потому что несколько недель не находило пищи, почти все члены будут на последнем издыхании. Но один член этого племени, для которого голод сработал как инъекция адреналина и гормонов счастья, побежит завалить условного мамонта и обеспечит всех едой. Тот самый кайф, который должен служить выживанию, сегодня не позволяет людям с анорексией есть: есть — значит потерять этот кайф. Допустим, сто девушек попробовали сидеть на диете. Кто-то будет вызывать рвоту, кто-то сорвется. Но одна получит такой кайф, что начнет голодать на постоянной основе.

— В такой трактовке получается, что люди с расстройствами пищевого поведения принципиально отличаются от остальных. Корректно ли проводить такое явное разделение?

— Важно понимать, что тема расстройств пищевого поведения пришла из Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders (DSM), библии американских психиатров. А в США сложное финансирование медицинских расходов страховыми компаниями и идет вечная война ученого комьюнити со страховыми компаниями. Страховые хотят сократить критерии диагностики, а ученые — наоборот, включить как можно больше людей, чтобы те получали помощь. Как договорятся, так и диагностируем. При этом граница между нормой и патологией в психиатрии довольно зыбкая: можно быть беременной или небеременной, других вариантов нет. Но находиться в разных точках аутистического или депрессивного спектра — вполне. Или, например, шизофрения: в новых версиях DSM и МКБ она наконец-то диагностируется как спектр. Расстройства пищевого поведения — такой же спектр.

— Когда мы говорим про диетическую культуру и расстройства пищевого поведения, речь обычно про диеты для похудания. Можно ли считать здоровым другой подход: тренировки и сбалансированная диета с целью продлить себе жизнь и улучшить здоровье? По каким признакам можно понять, что он становится культом и вредит человеку?

— Главный критерий — здравый смысл, разумность. Если тема еды и тела настолько занимает человека, что он боится пойти с друзьями в кафе, не едет в отпуск, потому что недостаточно похудел, — это тревожные звоночки. И чем больше еда влияет на решения и образ жизни, чем больше занимает места в голове, тем глубже проблема. Но даже если человек глубоко поглощен правильным питанием, спортом и так далее — это может быть нормальным, здоровым увлечением, социально значимым проектом. Печально, когда это используется как инструмент насилия над другими. Токсична та или иная религия, показывает один простой вопрос: что с теми, кто не следует ее правилам? Вопрос всегда в паттерне взаимодействия с несогласными, будь то религия, общественное движение, коммунизм или капитализм, ЗОЖ или бодипозитив. Считает ли приверженец ЗОЖа, что тот, кто ест чипсы перед сериалом, — грешник, достойный самого сурового наказания? Или его идеи не требуют агрессивного миссионерства?

— Давайте поговорим про тело. В психологии есть интересное понятие — образ тела. Как он связан с питанием, сексом и другими сферами жизни?

— Перевод здесь, на мой взгляд, не отражает суть понятия до конца: body image — не образ, нечто аморфное, а буквально картинка своего тела в голове. И это представление тесно связано с едой: тело не может меняться в секунды, а вот body image — вполне. Девушка съела шоколадку и чувствует себя толстой. Чувствовать себя толстой — сигнал о нарушении body image: ничего не случилось, шоколадка никак не повлияла на тело, но представление о нем изменилось в секунды. Легко нарушаемый образ тела провоцирует серьезные эмоциональные последствия: снижается настроение, появляется тревога, может начаться депрессивный эпизод. И, конечно, то, каким ты себя видишь и представляешь, влияет на то, как ты себя ведешь: общаешься с коллегами, строишь отношения с друзьями и партнером, выражаешь свою сексуальность.

— Сейчас есть много возможностей улучшить тело, причем быстро: вколоть филлеры, сделать операцию. Помогают ли такие изменения исправить образ тела и отношение к себе?

— Принять себя без изменений внешности — процесс, мягко говоря, не мгновенный, а операция — это быстро. Приведет ли она к принятию или нет — в каждом конкретном случае ответ свой. Если кажется, что изменишь нос — и наконец-то уйдет ненависть к себе, — что ж, возможно, так и будет. На какое-то время точно. Но пластические операции могут стать зависимостью, как и диеты. Они дают чувство эйфории — на определенное время. Потом чувство эйфории проходит. Требуется что? Правильно — новая дозировка. Уже и пальцы кривые, и уши лопоухие, и щеки большие, и скулы не те.

Есть и другая сторона, которую люди часто не учитывают, думая о принятии себя через изменение, — общественное давление. Когда голливудская актриса делает ринопластику, она понимает: с таким носом она будет более фотогенична и получит роль за 10 миллионов долларов. Это инвестиция. Женщина, чья внешность не является источником заработка, идет на операцию, потому что в обществе есть огромная ценность «женской красоты» — и несоответствие этим стандартам причиняет боль. Например, родители говорят: «Что же у нас такой урод родился, жаль, не в маму-красавицу». Человек ищет облегчения, самое важное — облегчения быстрого. Приведет ли операция к желаемому результату? Опять же — на какое-то время. Но, скорее всего, нарушенный образ тела снова даст о себе знать, и ненависть к себе и тревога вернутся в том же объеме.

— Какие альтернативные способы мы можем предложить человеку, когда его образ тела нарушен?

— Что мы можем предложить, человеку не понравится: это нелинейный и долгий путь, на котором все равно будут происходить откаты к ненависти к себе. Но если вы готовы изучить переживания, которые стоят за попытками контролировать тело и еду, прежде всего нужно развивать навык рефлексии. Не у всех он есть, не всех родители спрашивают: «Как ты себя чувствуешь, жарко тебе или холодно?» Возможно, они просто говорили: «Надень шапку, тебе холодно».

Задать себе правильный вопрос — это уже навык, который приходится осваивать. Прежде всего важно понять значение темы еды и тела в вашей жизни. Сколько места она занимает? Не забирает ли ресурсы: финансовые, временные, энергетические — из других сфер? Во что бы вы хотели больше вкладывать ресурсы сейчас? Что мешает? Что будет, если вы поправитесь на 5 кг? А если на все 10? Какие чувства это вызовет? Если это тревога, отчаяние, то почему? Вы потеряете свою ценность, отношения с другими? И, самое главное: что вы хотите от этой жизни и своего тела? Вполне достойно будет честно ответить: «Мне нравится мой образ жизни, мне нравится, как он меняет мое тело, надеюсь изменить его еще». Но тогда важно понять, что есть предел таким изменениям себя. Что именно обозначит этот предел: определенный вес, определенные изменения во внешности? Когда вы достигнете его, что тогда с вами случится, чего вы будете достойны?

Ответы, которые человек получит на такие вопросы, могут повлечь за собой экзистенциальные инсайты. Например, что вы боитесь смерти так сильно, что используете здоровый образ жизни как способ ее отложить, отменить. Конечно, всегда проще рефлексировать вместе с собеседником, нежели с самим собой — это один из поводов обратить внимание на психотерапию. Но у некоторых людей хорошо получается рефлексировать и самостоятельно. Это очевидно через аналогию с изучением языка: есть люди, которые могут выучить язык по самоучителю, а есть такие, которые могут освоить его только с преподавателем.

— Допустим, во время такого самоанализа человек внезапно понимает, что совершенно не чувствует тело. Есть, спать, плакать или бегать — желания никак не отличить. Что делать?

— Синхронизировать тело с головой помогают базовые практики осознанности: сделайте дыхательное упражнение или сканирование тела от пяток до макушки — и так несколько раз в день. Или упражнение «5 чувств» — еще одну базовую практику майндфулнес. Если делать так регулярно хотя бы на протяжении месяца, отношение к телу станет лучше, а желания будет легче уловить и идентифицировать. Но из-за того, что эти упражнения простые, их мало кто делает. Вот если бы надо было купить медикаменты, которые доступны только по заказу и стоят пару тысяч евро, — тогда да. На деле же именно простые и рутинные практики эффективны.

— Кажется, интуитивное питание — именно такая простая на первый взгляд практика. Оно и правда помогает восстановить связь с телом?

— Да, но это страшная история для человека, который двадцать лет следовал диетическому мышлению — не обязательно сидел на диете, просто думал о еде определенным образом. Желания организма пропускаются через диетический фильтр. Желудок говорит: хочу сладкое. Мозг: сладкое — вредно, ни за что. Нужны смелость и доверие к себе, понимание, что тебе интуитивное питание принесет. Свободы? Да. Когда? Неизвестно. Хочешь ли ты эту свободу на самом деле? При том, что это нелинейный процесс, периодически будет накрывать нелюбовь к своему телу и мысль «Зачем вообще я все это делаю? Нормально же на диете сидели».

Интуитивное питание — прежде всего эксперимент, когда ты пытаешься понять, что с тобой вообще происходит, чего ты хочешь. Ок, сейчас хочу пирожное, я его не буду есть, потому что ужасно боюсь поправиться. Ок, на данном этапе я запрещаю себе даже смотреть на пирожные, потому что считаю сахар вредным и боюсь его, при этом как как только пирожное попадет мне в рот, я не смогу остановиться, пока не съем десять. Я это осознаю и пока что выбираю не смотреть на пирожное.

— То есть смысл не в том, что ты просыпаешься и в один миг говоришь себе: с этого дня ем только то, что на самом деле хочет мое тело?

— Это так не работает. Установки о питании существуют десятилетиями. Это нейронные пути в мозге, которые завязаны на эмоции и моральные оценки. Само пирожное — комбинация белков, жиров и углеводов — становится моральным и эмоциональным объектом, вызывает страх. Например, людям на диетах часто снятся ночные кошмары: в них они объедаются сладостями, просыпаются в холодном поту и понимают, что это был только сон. Так не задумывалось изначально. Сложно представить, чтобы наши предки в палеолите имели такие сложные морально-этические, с примесью фобии отношения с едой. Бояться логично волков и львов, но пирожного?..

Кроме того, есть еще одна проблема: ты не можешь есть то, что ты хочешь, если ты запрещаешь определенным своим желаниям быть — если существует табу на определенные желания. Современная женщина может закупаться коробками вибраторов и открыто говорить о мастурбации. Но не может говорить о повышенном аппетите — это так же «грязно» и «неправильно», как в XIX веке говорить о повышенном либидо. Вспомните разговоры о сексе в массовой культуре, например — в сериале «Секс в большом городе». Можете себе представить такой же откровенный разговор о еде? «Вчера так классно обожралась чипсами, съела такие пирожные!» И подружки такие: «Вау, я так тоже хочу!»

На самом деле женщина, которая постоянно ограничивает себя в еде, не может свободно заниматься сексом. Это эволюционный механизм: в голодные годы у животных пропадает фертильность и сексуальное желание, потому что мозг понимает: ресурсов нет, потомство не выкормить. Попытки контролировать женскую сексуальность были напрямую — через сексуальный запрет. Потом случилась сексуальная революция — но диетическая культура навязала нам чувство голода как чувство морального превосходства, блокируя сексуальное желание. В одних культурах женщин лишают удовольствия, отрезая им клитор, а в нашей — урезая порцию. Кстати, в английском языке эта аналогия еще очевиднее, потому что в выражении cut the carbs — уменьшить потребление углеводов — используется именно глагол cut, «срезать».

— Вы писали, что «грех чревоугодия — это страдания из-за дефицита любви». Есть ли здесь ключ к решению проблемы? Найдем любовь — пройдет тревога о еде и теле.

— Да, но что именно мы называем любовью и откуда ее взять? Бывает, люди никогда ни от кого любви не получали и ищут решение в поиске второй половинки, как предписано медиа. Или в идее любви к себе: может, ты не встретишь человека, который тебя полюбит, но станешь этим человеком сам. Но если ты не знаешь, что такое любовь, тебе никто ее не показывал — как быть тогда? Спасением могут быть дружеские отношения или животные с их безусловной любовью. Для кого-то эмоциональным протезом становится любимое дело или активизм, помощь другим. Для кого-то — питание и спорт.

И если человек уходит от переживаний с помощью здорового образа жизни, при этом у него есть семья, работа и хобби, цели в жизни — зачем что-то менять? Разумная диета и тренировки — не самый плохой способ избежать страданий. Как говорил один мудрый врач-психиатр: «Диагноз — это, конечно, важно, но иногда, если оно само как-то работает, лучше не трогать». Даже если человек увидел у себя некий «диагноз», осознал, что его отношения с едой и телом не совсем в порядке, — это ни разу не клеймо. Если человеку комфортно решать проблемы так, как он их решает, никто не имеет права никакие диагнозы раздавать и осуждать его.