Социальный отбор: как из эгоистичных соображений мы выбираем самых добрых партнеров

Чтобы оставаться бескорыстным человеком, демонстрировать свой альтруизм, нужно огромное количество ресурсов, в том числе денег и времени. Быть циником куда проще и дешевле. Но, как пишет в своей книге «Хорошие плохие чувства» психиатр Рэндольф Несси, оно все равно того стоит, ведь в рамках социального отбора доброта все равно оказывается тем качеством, благодаря которому наше положение в обществе становится более устойчивым. Reminder публикует отрывок из книги Несси. 

Неистребимая склонность к подлинно нравственным поступкам заложена в наших генах. Что заставляет молодую женщину исключительной красоты преданно ухаживать за мужем, который, свалившись с крыши, остался глубоким инвалидом из-за необратимого повреждения мозга? Кто-то посвящает всю жизнь бескорыстной самоотверженной помощи другим. Многие получают огромную отдачу от волонтерской работы: кормят голодных, строят дома, работают бесплатными учителями. Кто-то отказывается от мяса в знак протеста против неподобающего обращения с животными. Да и тщательно мыть пластиковую упаковку и платить дополнительно за ее переработку — это уже немало. Нравственное поведение можно наблюдать повсюду.

Нравственные поступки требуют повиноваться правилам, а не высчитывать личную выгоду. Получение чего бы то ни было в ответ они не гарантируют. Они могут приносить эмоциональное удовлетворение — гордость за то, что мы ведем себя достойно, но откуда эта гордость берется? Нравственные поступки обходятся дорого, это, по сути, роскошь. А какую еще роскошь сформировала природа в ходе естественного отбора? Павлиний хвост! Эти рассуждения снова и снова возвращали меня к статьям биолога-теоретика Мэри Джейн Уэст-Эберхард о «социальном отборе». Она нашла ответ, который, на мой взгляд, объясняет и наши нравственные способности, и незаурядную социальную чуткость: поскольку мы выбираем лучшего брачного партнера из имеющихся, тот, кому удастся продемонстрировать соответствие заданным критериям, получит ощутимые преимущества. Ради преимуществ, которые дает избрание в качестве брачного партнера, и формируются невероятно затратные наглядные доказательства наших прекрасных душевных качеств. Если, как предполагал эволюционный психолог Джеффри Миллер, люди предпочитают альтруистичных половых партнеров, значит, отбор будет вестись по альтруизму как непосредственному критерию. Уэст-Эберхард показала, что половой отбор — это подвид социального отбора и что те, кому отдают предпочтение при социальном отборе, тоже получают крупные преимущества, поскольку им достаются самые лучшие партнеры. Термин «социальный отбор» между тем оставляет желать лучшего, потому что в разных научных областях подразумевает разное. «Выбор партнера» ближе к ключевой идее, но выбор — это лишь одна составляющая, не менее важно также, кого мы отвергаем или кого наказываем. Соответственно наиболее точно отразил бы суть эволюционного процесса, наделившего нас способностями к добру, термин «выбор и отвержение партнера». Людей, которые не скупятся на помощь друзьям, охотнее выбирают в социальные партнеры, благодаря чему они получают возможность обрести наилучшего для себя брачного партнера со всеми сопутствующими преимуществами для приспособленности. Вполне вероятно, что этот процесс сыграл принципиальную роль в формировании у нас выдающейся склонности к сотрудничеству и способности к созданию культуры.

В большинстве животных видов близкие социальные партнеры, за исключением родственников, либо отсутствуют, либо легко заменимы. Скорее всего, так же обстояло дело и у наших предков, пока где-то на протяжении последних ста тысяч лет не наступил поворотный момент, когда выбор особенно толкового и отзывчивого партнера начал давать преимущество. Выгоды отношений с наилучшим из возможных партнеров обусловливали склонность к отзывчивости и верности. Уэст-Эберхард показала, как процесс социального отбора мог войти в неуправляемую фазу, в которой предпочтение партнеров с определенными качествами дает преимущества обладателям этих качеств и еще больше преимуществ обеспечивает тем, кто выбирает наиболее тщательно. Сформировавшиеся в результате просоциальные склонности для нас такая же роскошь (эффектная, но дорого обходящаяся носителю), как павлиний хвост.

«Конкурентный альтруизм» подтверждается социо-психологическими исследованиями. На демонстрацию бескорыстного альтруизма уходит невероятное количество денег и времени. Циники видят в этом хитрую манипуляцию и приводят в пример мошенников вроде Берни Мейдоффа (бывший председатель Совета директоров фондовой биржи NASDAQ, создавший крупнейшую в истории финансовую пирамиду), перечислявших немалые суммы на благотворительность. Однако альтруистичные поступки действительно совершаются, и иногда без всякой надежды на вознаграждение, если не считать гордости за свою добродетель и вероятности заполучить партнеров получше. Кроме того, согласно недавно полученным свидетельствам, менее отзывчивые пытаются укреплять свою репутацию за счет нападок на выделяющихся отзывчивостью.

Известный антрополог Сара Харди предполагает, что сотрудничество зародилось, когда матери начали объединяться для ухода за детьми. Женщина может родить за десятилетие вдвое больше детей, чем самка шимпанзе, — не только потому, что успешнее добывает пищу, но и потому, что товарищеские связи обеспечивают ей помощь и ресурсы, позволяя рожать чаще.

Схожие гипотезы разрабатывались и в других областях. Дэвид Слоан Уилсон описывал процесс, обусловливающий сотрудничество, с помощью моделей отбора по группе признаков. В экономике и биологии роль выбора партнера исследовали и прорабатывали (среди прочих) Петер Хаммерштайн и Рональд Ноэ. Аналогичным процессом можно объяснить даже симбиоз корней растений с клубеньковыми бактериями. Клубеньки усваивают азот из воздуха и перерабатывают в потребляемую растением органическую форму, а растение обеспечивает бактерию питанием, необходимым для роста. Если клубенек начнет забирать ресурсы растения, не поставляя связанный азот, растение от него избавиться. Если растение начнет забирать связанный азот, не поставляя питание клубеньку, бактерии его покинут. Движущая сила сотрудничества — выбор и отторжение партнера.

Во что обходится конкуренция между претендующими на роль избранных, наглядно демонстрируют цветы. На выращивание крупных, ярких, душистых цветков с нектаром и пыльцой расходуются ценные калории, которые могли бы питать листья, корни и семена. Но без этой дорогостоящей роскоши обойтись нельзя, поскольку именно цветки конкурируют за внимание опылителей.

Модели социального отбора дают возможность объяснить, как с помощью эгоистичных предпочтений происходит тщательный отбор отзывчивых особей. Те, кто сможет предложить больше всех, выбирают наилучшего партнера из имеющихся и тем самым автоматически наделяют самых отзывчивых представителей группы преимуществами для приспособленности. Некая разновидность невидимой руки рынка, о которой говорил Адам Смит. Из решений, принимаемых производителями и потребителями в собственных интересах, складывается экономика, позволяющая производить больше товаров для всех по минимальной цене в необходимом соотношении. Продиктованный личными интересами выбор партнера формирует биологическую способность к нравственным переживаниям и подлинно нравственному поведению, обусловливающую тесное сотрудничество внутри социальной группы.

Идея социального отбора, как и все хорошие идеи, не нова. За два столетия до появления трудов Дарвина английский философ Томас Гоббс описал, что происходит с безумцами, ратующими за нарушение выведенного им третьего естественного закона, гласящего: «Люди должны выполнять заключенные ими соглашения». Безумец говорил в душе своей, что [раз] нет справедливости... то нет никакого основания, чтобы человек не мог делать того [что ему заблагорассудится], и вот почему как заключение, так и незаключение, как выполнение, так и невыполнение соглашений одинаково не противоречат разуму. <...> В силу таких рассуждений увенчанное успехом вероломство приобрело название добродетели. <...> ...поэтому тот, кто нарушает свое соглашение и, следовательно, объявляет, что он считает такой образ действий разумным... может быть принят в какое-нибудь общество, созданное в целях мира и самозащиты, разве лишь по ошибке тех, кто его принимает... если его не допустят в общество, или выбросят из него, он погибнет.

Таких безумцев хватает и сейчас — им придает уверенности представление, что эгоистичные гены должны создавать эгоистов, и играет на руку массовое общество с его анонимностью и перемещением между группами.

Люди предпочитают партнеров, не испытывающих недостатка в ресурсах. Поэтому, чтобы получить наилучшего партнера, они демонстрируют собственные ресурсы и собственную щедрость и отзывчивость. Здесь тоже не обходится без крайних проявлений. Антропологи описывают церемонию под названием потлач, в которой богатые члены общины уничтожают ценное имущество, доказывая, что это их не разорит. Продиктованное этими же мотивами демонстративное потребление служит двигателем экономики. Роскошные машины и дорогие кроссовки функционально не особенно превосходят более дешевые аналоги, но открыто и недвусмысленно сигналят о состоятельности. Владельцы особняков под тысячу квадратных метров редко нуждаются в таком количестве жилой площади, для них это всего лишь пропуск в круг тех, кто может позволить себе такой же нескрываемый потребительский размах.

Как водится в нашей нынешней жизни, каждый хочет быть кем-то — хочет, чтобы его ценили, хочет признания своих особых заслуг и мастерства. Поэтому конкуренция сейчас существует в любой сфере. В спорте она очевидна, в музыке и на сцене — лишь немногим меньше. Даже такое вроде бы каждому доступное занятие, как наблюдение за птицами, представляется эгалитарным лишь до тех пор, пока не послушаешь разговоры заядлых любителей. Увлекающиеся железнодорожным моделизмом, козыряя своими узкоспециальными знаниями, важничают так, словно выступают в Верховном суде. Так уж сложилось, что мы превращаем любое занятие в состязание. Эти состязания делают нашу жизнь красочнее и интереснее, придают ей смысл, помогают почти каждому обрести себя и чувство локтя. Одним прекрасным утром мы с Сарой Харди подглядывали за стаей диких индеек. Индюки, пройдя несколько шагов, распускали веером свой пестрый хвост, складывали, проходили еще пару шагов, распускали снова. Выглядело глупо, но впечатляло. А ведь мы, люди, изо дня в день устраиваем такие же спектакли — не только ради брачных партнеров, но и чтобы продемонстрировать свою привлекательность как партнеров социальных. Наше постоянное стремление поразить и расположить к себе окружающих расцвечивает жизнь и позволяет в перспективе наполнить ее смыслом и любовью.

Социальная тревожность и самооценка

Социальный отбор имеет большое значение для психических расстройств. Среди пациентов, приходивших ко мне в самом начале моей работы в клинике, было много желавших научиться безразличию к мнению окружающих. Мантра 1970- х годов: «У меня все хорошо, у вас все хорошо, сбросим оковы социальных условностей и достигнем нирваны». Приветствовался нонконформизм, уход от обывательских шаблонов. Я делал все от меня зависящее, чтобы помочь пациентам обрести вожделенную закалку, но, как правило, получалось не очень.

Усваивая, как выбор партнера формирует взаимоотношения, я постепенно осознавал, почему так распространена социальная тревожность. Естественный отбор сформировал у нас повышенную чувствительность к тому, что думают окружающие о наших ресурсах, способностях и характере. От этого зависит наша самооценка. Мы постоянно отслеживаем, как оценивают нас другие. Низкая самооценка — это сигнал, что нужно угождать окружающим сильнее. Однако, угождая, трудно состязаться за статус — в этом и заключается причина множества конфликтов, с которыми идут к психотерапевту.

Важные жизненные решения — с кем сочетаться браком, на кого работать, кого нанять, кого допустить в социальную группу — вынуждают внимательно присмотреться к человеку. Мы стараемся выбирать честных, отзывчивых, сотрудничающих, не испытывающих недостатка в ресурсах и готовых не покладая рук трудиться на благо нам и нашей группе. Преимуществами, которые достаются избранным, объясняется наша выдающаяся по сравнению с другими биологическими видами склонность к сотрудничеству. Именно благодаря этим преимуществам жизнь становится для многих сносной или даже прекрасной и удивительной.

Кто-то между тем дает совершенно искренние, на первый взгляд, обещания, которые на поверку оказываются не более чем манипуляцией, в чем мы убеждаемся, как только обещавший добьется желаемого. Есть люди, которые в курсе, что существуют чувство вины или социальная тревожность, но для них это такая же абстракция, как для дальтоника слово «зеленый». Подобных социопатов не волнуют все эти неприятные эмоции, так что они могут без зазрения совести манипулировать, ловчить, обманывать и пользоваться чужими слабостями. Тех, кто делает это топорно и грубо, изгоняют из социальных групп, иногда сажают за решетку. Тем, кто действует тоньше и изящнее, удается облапошивать одну жертву за другой.

У подобных склонностей высокая степень наследуемости, и они сохраняются в популяции. Эволюционный психолог Линда Мили в своей статье выдвигает предположение, что генетическая склонность к мошенничеству распространяется в группах, где преобладают альтруисты, которых удобно эксплуатировать, и снижается в группах с преобладанием мошенников в составе. Две противоположные склонности уравновешивают друг друга, поддерживая определенное соотношение между мошенниками и альтруистами. Мне эта гипотеза кажется сомнительной: маленькие сообщества от махровых социопатов избавляются — изгоняют или убивают, тем более что у таких людей часто имеются признаки легких повреждений мозга. И все-таки тут есть о чем поразмыслить. Теория Линды Мили явно больше применима к массовому обществу, где люди свободнее перемещаются между группами и могут уйти туда, где об их запятнанной репутации никому не известно.

Социопаты опасны не только потому, что эксплуатируют окружающих, но и потому, что подрывают доверие. Столкновение с предательством меняет человека. Переживший предательство со стороны кого-то из родителей может на всю жизнь разучиться доверять людям и в результате оказаться неспособным поддерживать близкие отношения. За время моей работы несколько пациентов вдруг признавались мне — по истечении многих месяцев терапии, — что прежде никогда никому не доверяли по-настоящему. Такие признания не просто приятны, они указывают на одну из ключевых составляющих терапевтического успеха. Получая опыт доверительных отношений и принятия, человек видит, каким — вопреки своему несовершенству — может стать он сам и какие может выстроить отношения. Этот опыт помогает ему собраться с духом, чтобы изменить свои основанные на самоуничижении приемы самозащиты и открыться для новых отношений, сулящих новые дороги и новые возможности. Краткосрочная терапия ничего подобного не даст. Чтобы изменить представление о себе и окружающих, необходим долгий опыт взаимодействия с реальными людьми.

Для большинства людей искренняя забота сама собой разумеется в отношениях с родителями, братьями-сестрами и супругами. Она распространяется и на друзей, и иногда с особенным усердием на кошек и собак. Мы любим домашних животных потому, что они любят нас — еще бы им нас не полюбить за тысячи лет одомашнивания путем социального отбора. Еще до перехода к систематическому разведению человек выбирал среди кошек и собак тех, кто ему больше нравился, предпочитая их остальным. Избранные получали приют, больше еды и больше возможностей размножаться. И вот теперь, несколько сотен поколений спустя, в домашних питомцах воплощено именно то, что мы больше всего ценим, — любовь, преданность, ласка, очарование и (по крайней мере у собак) готовность повиноваться. Порой пациенты жалуются мне, что отец или мать любили собаку больше, чем их. Раньше я сразу записывал таких в никудышные родители, однако постепенно начал понимать, что иногда подобная любовь говорит лишь о теплых отношениях с незаурядным партнером из прирученного вида, выведенного как эталон того, что мы ищем в товариществе.

Все это время мы приручались и сами — путем выбора, совершаемого остальными людьми. Мы выбираем в спутники жизни и в друзья честных, надежных, добрых, отзывчивых и по возможности состоятельных и наделенных властью. Обладатели этих качеств в максимальной степени получают партнеров со схожими качествами — к обоюдной выгоде. В результате возникает то самое «неслучайное распределение альтруистических генов», которое Стюарт Уэст признавал ключевым ингредиентом для формирования способности к альтруизму посредством естественного отбора. Мы пользуемся преимуществами альтруизма, но и расплачиваться за них тоже приходится нам. Цена близких отношений — социальная тревожность и постоянное беспокойство о том, что подумают о нас окружающие. 

Книга предоставлена издательством «Альпина Паблишер». Приобрести ее можно здесь.