Несколько дней весь мир наблюдал сцены абсурдного по своей жестокости насилия по отношению к протестующим в Беларуси. Людей избивали, публично раздевали, держали десятками в крошечных камерах, ломали им кости, не давали воду, не пускали в туалет, заставляли идти по окровавленным телам других задержанных, лежащих в коридорах. Такую жестокость обычно называют бессмысленной и «звериной», что несправедливо по отношению к зверям. В райском саду природы, действительно, «правит хаос», как говорит утробным голосом мертвый лисенок в «Антихристе» Ларса фон Триера, но это хаос целесообразности. Жестокость, как и доброта, в мире животных имеет практический смысл. Некоторые птицы обрекают пойманных насекомых и ящериц на ужасные мучения, накалывая их на острые сучки, но лишь для того, чтобы пища как можно дольше оставалась свежей. Шимпанзе пожирают своих собратьев и детенышей, когда им не хватает жизненного пространства или пищевых ресурсов. Насилие не отражает их личность, потому что разыгрывается не у них в сознании, а снаружи. Внутри есть лишь цель. 

Конечно, у людей тоже есть прагматическое насилие. Чаще всего оно направлено против животных: зверофермы, бойни, рыболовство, охота и, увы, наука с ее лабораторными узниками. Реже – против людей: для защиты своей жизни, семьи или корыстных интересов. Но отличительная особенность человеческого насилия – именно практическая бесполезность, отсюда и ощущение его избыточности. Чаще всего цель не оправдывает средства, а если и оправдывает, то только в буквальном смысле: служит лишь прикрытием для жестокости. 

Что творится за закрытыми дверями мозга агрессора, наглядно показывает Роберт Сапольски в самом начале книги «Биология добра и зла» на примере своей детской фантазии: 1945 год, Берлин, бункер Гитлера, юный мститель первым врывается в кабинет фюрера, выбивает у него из рук ампулу с ядом, защелкивает наручники и – дальше следует описание изуверских пыток, которым он его подвергает. В этой сцене, которую Сапольски очень эффектно читал вслух (посмотрите, если еще не видели), есть все основные характеристики человеческого насилия. 

• Анонимность, облегчающая груз моральной ответственности. В фантазии про Гитлера автор остается с жертвой без свидетелей. Но сохранить анонимность можно и на людной улице, если скрыть лицо под шлемом. С анонимностью связан и эффект деиндивидуализации, который достигается за счет использования однотипной формы, безличных званий, стандартных команд и других приемов, позволяющих почувствовать себя проводником чужой воли. Социальный психолог Стэнли Милграм называл такое состояние «агентным». 

• Разделение на своих и чужих, которое определяет восприятие другого человека и собственных действий: испуганное лицо «своего» вызывает страх, а «чужого» – радость. Эксперименты со сканированием мозга показывают, что помогать «своим» для нашего мозга так же похвально, как защищаться от «чужих» – при этом активируются одни и те же группы нейронов. 

• Дегуманизация жертвы, которая приравнивает ее к животному или предмету. Тут очень кстати то, что за брезгливость (например, к гнилым продуктам) у нас отвечает та же островковая область, что и за моральное отвращение. 

• Чувство вины перед «своими». В случае, который описывает Сапольски, оно возникает от мысли, что ты допустил преступления Гитлера. Поэтому теперь, чтобы искупить долг перед «своими», ты должен нанести максимальный ущерб «чужому». Часто ту же функцию выполняет страх перед «своими», который культивируется в военизированных группах. У миндалевидного тела, которое управляет автоматическими эмоциональными реакциями, есть два варианта ответа на угрозу – бей или беги. Если вы боитесь «своих» больше, чем «чужих», бегство для вас не выход. 

• И наконец, бессмысленность. Ведь мучения Гитлера уже ничего не изменят в прошлом. Хотя, подождите, в этом случае насилие как будто приобретает смысл. Зло внезапно становится не просто допустимым и осмысленным, но воспринимается чуть ли не как проявление добра. Секрет этой трансформации в том, что восприятие насилия зависит от контекста, объясняет Сапольски. В этом легко убедиться: замените Гитлера на Эйнштейна, и происходящее снова покажется вам бессмысленным злом. 

Контекст – как он выстраивается за миг между агрессивным импульсом и ударом? В первые миллисекунды наши реакции на раздражитель похожи на то, что происходит в аналогичной ситуации с животными. Сенсорные импульсы (например, сигнал опасности при появлении группы «чужих») возбуждают миндалевидное тело, способное мгновенно превратить нас в сгусток ярости и страха. Но это только начало истории. Ответим ли мы на возбуждение миндалины взмахом дубинки или ограничимся сжатыми кулаками, решает префронтальная кора – передняя часть лобных долей мозга, которая оценивает, согласуются ли наши намерения с общественными нормами. Это не обязательно правила, которым следует все общество. Важнее – следует ли им ваша группа. В создании контекста участвуют еще несколько зон мозга. Это веретенообразная кора и передняя поясная извилина, которые идентифицируют объект и определяют, допустимо ли применить к нему насилие. И, конечно, островковая область, которая не только регулирует отвращение, но и проверяет, соответствует ли потенциальное действие моральным представлениям. Поскольку в случае Гитлера ответ очевиден, мозг запускает  систему поощрения. За «хорошее» насилие положена награда в виде выброса «гормона удовольствия» дофамина. 

Представим себе на секунду, что вы полностью выпали из морального контекста и не можете отличить плохих парней от хороших даже по шляпам или знакам на касках. Мифы, сказки, военные подвиги – вся человеческая история, сотканная из актов насилия, которое мы привыкли разделять на хорошее и плохое, покажется вам такой же бессмысленной и беспрерывной жестокостью, как борьба за существование в африканской саванне или конвейер убийств на скотобойне. Сейчас, когда многие традиционные идеологии так основательно истрепались, что большинству нетрудно заметить грубые швы и торчащие нитки, возможность выйти за рамки противопоставления добра и зла представляется реальной. Но, к сожалению или к счастью, избавиться от привычки генерировать смыслы наш мозг не в состоянии. Тем более что в нем предусмотрена функция, которая позволяет увидеть насилие как оно есть, не выпадая из контекста. 

В документальном фильме «Акт убийства» режиссер Джошуа Оппенхаймер поставил пугающий психологический эксперимент. Он предложил участникам геноцида этнических китайцев в Индонезии, убившим за один год (1965-1966) более полумиллиона человек, но в основном совершенно не раскаявшимся в своих преступлениях, самим снять фильм о своих «заслугах». Один из бывших палачей в сцене, где он играл роль жертвы, на шее которой затягивают проволоку, впал в шоковое состояние, впервые за долгие годы осознав несоответствие между своей выдуманной картиной мира и реальностью, которую его мозг вдруг ощутил на физическом уровне благодаря удивительному качеству – способности ставить нас на место другого. Потому что противоположность «зла» – не «добро», а эмпатия. 

Фото на обложке:  Спадар Бурак / Wikimedia Commons / (CC BY-SA 4.0)